Заколдованный круг - [5]

Что же особого в здешних людях? Видимо, что-то в лице — может быть, брови? Или же скулы? Или рот? Трудно сказать, но что-то есть. Может, какая-то тяжесть или печаль? Да нет, едва ли: смеются в Нурбюгде часто и охотно. И все-таки, пожалуй, какая-то печаль, которая отступает всего лишь на миг, когда они смеются — чаще всего злорадно — над глупостью и простодушием своих односельчан. А затем она, эта самая печаль, вновь возвращается и ложится на их лица, угрюмая, как темный лес или унылая осенняя хмурь, переходящая в темную, морозную зиму.

Что делать долгими зимними вечерами? О чем мечтать? О чем думать? О чем говорить? Ну ясно — о том, что делают другие. О том, что они делают хорошего… но хорошего ведь так мало. О том, что делают плохого… а плохого — ох, не дай господи!

Событий мало. Вернее, те, кто поездил по свету, сказали бы, что событий в Нурбюгде мало. Зато уж, если что случится, это непременно заметят, пересудят на все лады и нескоро забудут. Оттого-то, наверное, и обиды — или то, что можно счесть за обиду, — помнят так долго и так редко прощают. Оттого-то, наверное, столько тропинок между хуторами заросло травой.

Пусть чужаки говорят, что селение отсталое. Так оно, верно, и есть, если взять, к примеру, дороги и всякие там штуки в этом роде. Зато обошел его стороной и тот, можно сказать, разврат, который от дороги идет. Ни тебе кабаков, ни тебе придорожных изб с девками и картами. А кому хочется подобных радостей, пусть ищет их где-нибудь подальше.

Да, уезжает мало народу, а переселяется сюда и того меньше. У жителей на памяти всего три-четыре случая, когда односельчане привозили себе жен из других мест. Да и тогда делать это было ни к чему. Спору нет, Рённев Ульстад вроде бы баба неплохая, по крайней мере хозяин Ульстада, Ула, худо о ней не говорил, пока жив был. Но он и вообще-то мало говорил, Ула Ульстад — царствие ему небесное!

И не успела еще на его могиле вырасти трава, как Рённев снова вышла замуж. Да за настоящего чужака! Вот ведь какие дела.

Ханс Нурбю и его друзья

22 апреля 1818 года состоялось бракосочетание почтенной вдовы Рённев Ларсдаттер Ульстад из Нурбюгды и Ховарда Ермюннсена Виланна, управляющего усадьбой приходского пастора Педера Лаурентиуса Тюрманна. Многим запомнился тот день. Свадьбу справили в Ульстаде, гуляли три дня, и такое множество гостей не собиралось в Нурбюгде уже много лет. Подобные свадьбы люди помнили годами, это были как бы дорожные столбы у серого большака. Так и говорили: «А, это — это было через год после свадьбы в Ульстаде».

Но день запомнился не только поэтому. Многие бабы в селении так рассуждали: если уж такая богатая вдова, как Рённев, выходит замуж за пришлого, у которого и хутора-то своего нет, так, стало быть, есть у нее на то причина. А значит, скоро кое-что случится, так что считай, загибай пальцы.

Они чинно сидели на стульях и скамьях вдоль стен, эти бабы. Сидели чинно, но их быстрые глаза следили за всем и кое-что примечали.

Еще загодя — за много недель — об этой свадьбе шло немало толков. Разных толков.

Что Рённев нашла себе чужака — это баб не так удивило, как глупых мужиков. Ведь если разобраться, то и сама-то Рённев в Нурбюгде пришлая, правда, не издалека, из главного прихода.

А вот он, этот ее новый муж, и впрямь чужак, ничего не скажешь. Издалека его принесло. Недаром, видно, говорит старая пословица, что тролль тролля и за горой учует…

Вот Ула Ульстад занесся и взял себе жену со стороны, а что хорошего получилось? Пришлось ему, говорили, кормиться заводчиковыми объедками. Но даже не в том дело. А вот наследника, о котором он мечтал, так с этой бабой надутой и не прижил. Да и вообще звону от Улы было много, говорил народ, а толку-то ни на грош. И погиб он ни за понюшку табаку в расцвете сил, вот чем все кончилось: высоко в горах, в лесу, разможжила ему грудь упавшая сосна, так что пришлось тащить его домой на конной волокуше, словно бревно. И на этот раз едва ли что путное выйдет. Теперь в Ульстаде будет двое пришлых, а этот новый, что Рённев себе выискала, он-то, собственно говоря, не хозяин, а вроде как бродячий подмастерье, раньше он работал у пастора в усадьбе. Никто ведь даже и не знает, откуда он, никто ничего не знает о его родне. Говорят, мол, из Телемарка. Вроде это где-то далеко на западе, где-то чуть ли не у самой у Англии. А этот брат его, что околачивается тут на свадьбе, — это и впрямь его брат? Чем это докажешь — вот разве что только оба говорят на том же чудном языке, словно поют. Да разве так по-людски говорят? Нет, не к добру это все! Чего же можно ждать от такой, как Рённев, которая сначала жила много лет с заводчиком, пока не надоела ему и он не дал ей отставку? Но она времени даром не теряла и тотчас заарканила спесивого Улу Ульстада…

Глаза следили за пляшущими Рённев и Ховардом.

По Рённев пока еще ничего не видно. Пока еще нет. Да, пожалуй, загибать пальцы надо с этого месяца.

Мужчины говорили «гм», и «да», и «н-да…». Шустрый он парень, этот Ховард, ничего не скажешь. Коленце, которое он в пляске выкинул в первый вечер свадьбы, мало кто смог повторить… И Рённев баба хоть куда, спору нет. Но могла бы найти себе мужа и в Нурбюгде, сколько тут вдовцов свободных, у которых и дом свой, и лес, и чего душе угодно…