Заколдованный круг - [29]

За сеном

Все надеялись на раннюю весну. В каждом хлеву стояла голодная скотина, мыча и блея так, что хоть уши затыкай.

Но непохоже было, что надеждам этим суждено сбыться. В последний день апреля прошел сильный снегопад, и в следующие дни холода стояли, как в феврале. «Несчастная скотина», — говорили люди и по всем хуторам рубили ветки и хвою, размачивали в кипящем отваре из можжевельника, добавляли в варево конского навозу и давали все это скотине. Коровы глотали пойло, но проку было мало — многие из них уже не держались на ногах и лежали, не вставая, в своих стойлах. От них остались лишь кожа да кости, а ослабели они так, что едва мычать могли. Молока давали с наперсток, скотница доила их больше для виду.

По расчетам Рённев, на горном пастбище Ульстада оставалось несколько возов сена. Поэтому Ховарду надо было взять работника, поехать с двумя лошадьми в горы и привезти сено.

— Мой тебе совет: возьми Юна, — сказала Рённев. — Он, может, и лишнее болтает, но зато стоящий парень, не чета этим хусманам.

В Ульстаде было пять хусманов: Мартин Грина, который последние три года, пока не появился Ховард, ходил в старших работниках, затем Тьёстёль Иннъеринген, Эдварт Баккен, Амюнн Бротен, по прозвищу Амюнн Голодай, и Пер Бренна. Хутору принадлежало еще два хусманских домика, но один из них пустовал, а в другом — Хюкене — жил Юн, по прозвищу Юн Стрелок, но его хусманом не считали. Все эти домики стояли у опушки леса, к востоку от Ульстада.

Рённев говорила, что с хусманами ей в последнее время не везет. Да и кому, кстати, везет! От Мартина, пожалуй, всего больше толку, может быть, он немного медлителен, но, в общем, совсем неплох, если только не мешать ему делать все по-своему, Тьёстёль — человек старый и замученный работой; кожа да кости да капля под носом — вот и все, что от него осталось. Он свое отработал и доживает век, это всем ясно.

Эдварт хвастун и вообще не бог весть что. Амюнн — мужчина в расцвете лет, но лентяй, каких мало, Ховард это наверняка заметил. Пер — добрейшая душа, но ничего не умеет, все у него валится из рук, и глуп так, что, если ему сказать, будто солнце завтра взойдет на западе, он поверит.

— Да ну? — всегда спрашивает Пер и всему верит.

Нет, ехать надо с Юном.

Юн переселился сюда, на север, из главного прихода лет десять назад. В Ульстаде в то лето строили конюшню и сеновал, а Юн немного плотничал. Он вообще знал толк в разных ремеслах, и ему отвели Хюкен. Арендную плату положили два далера в год, и по договору он обязан был либо сдать разных поделок на эти деньги, либо отработать хусманом. В остальное время он должен был, когда требовалось, работать поденно и получать двойное жалованье хусмана, когда выполнял хусманскую работу, а когда каким-нибудь ремеслом занимался, то тройное. Но он до сих пор ни одного дня не проработал хусманом. Аренду свою он платил глухарями, тетеревами и рыбой, а иногда приносил и лосиную лопатку.

В лесу Юн как дома, и лучшего попутчика для такой поездки и желать нечего. К тому же, сказала Рённев, он веселый парень.

Ховард с самого начала решил взять Юна.

Да, Юн не хусман. И не похож на хусмана. Высок и худощав, держится прямо, у него кустистые брови, темные, почти черные волосы, холодные голубые глаза, в лице что-то ястребиное. Сразу видно, что он охотник. Охотник страстный, душой и телом.

Больше всего Юн любил ловить рыбу в лесных озерах и речках. Работал он на хуторе лишь в страдную пору, а сверх того — когда ему хотелось.

Жил он в Хюкене один, в маленькой избушке, закопченной, как дымовая труба. Говорил, что ему там нравится. На своем крохотном участке он старался ковыряться как можно меньше, а из живности держал лишь тощего-претощего поросенка, несколько еще более тощих коз да одичавшую косматую кошку.

Когда он надолго уходил на охоту или рыбную ловлю, за жалкой его живностью присматривала соседка — жена Амюнна Бротена. Амюнн с этим смирился — поговаривали, что он просто боялся связываться с Юном. Держался Юн не робко и осторожно, как хусман, а смотрел всем прямо в глаза и говорил, что думал. Напившись, становился буен и драчлив. Ему было далеко за тридцать. Рассказывали, что в молодости у него была история с хозяйской дочкой в главном приходе — она ждала ребенка, но жениться на ней он не мог, потому что был всего-навсего хусманом.

Вот и все, что Ховард знал о своем спутнике, да еще — что Юн набит всякими историями и страшно суеверен.

Они положили в сани еды на два дня и ружья — винтовку и дробовик: на следующий день после снегопада волки спустились к самой Нурбюгде. Стая побывала даже на озере — носилась и выла так, что распугала всех путников на дороге, загнав их в ближайшие дома. Ховард и Юн собирались поискать следы этой стаи в горах. Да и на глухарей и тетеревов поохотиться тоже можно будет попутно. К воскресенью в Ульстаде ждали пастора Тюрманна, если позволят дорога и погода.

В котомке у Ховарда была бутылка водки. Ее положила Рённев. «Возьми, — сказала она. — Юн парень славный и много знает. Может порассказать тебе немало полезного о житье-бытье в наших краях. Но надо, чтобы у него язык развязался».