Заколдованные сказки - [36]

— Ну и силён же ты, — прохрипел Третьяк.

— А хочешь узы брачные тебе выкую да жизнь счастливую? — продолжал кузнец. — Или новую?

— Оставь его! — раздался голос.

Появилась в дверях де́вица: красивая, статная, в броню одетая, упёрла руки в бока и грозно на кузнеца глянула.

— Что тебе было велено?

— Не серчай, — ответил кузнец.

— Обучить было велено, коль не умеет!

— Помогу я, помогу, матушка! — засуетился Лёх.

— На словах-то вы все, как на гу́слях, — ухмыльнулась она. — Позже зайду.

— Это кто? — просипел Третьяк, горло потирая.

— Время придёт — сам узнаешь о ней, — ответил одноглазый уклончиво. — Вот народ пошёл невоспитанный. На меня замахнулся, да моим же молотом, в моей же кузнице.

— Не серчай, — извинился ушкуйник. — Всё у вас здесь какое-то дивное.

— Место как место. Спокойное, — ответил Лёх примирительно. — А повязка на глаз — так засела окалина, что не вытащить.

— Что ж, прости меня! Бес попутал, что ль… Ну, учи меня.

* * *

Елисей же с Руской тем временем к роднику пошли по воду. Загляделся молодой, как де́вица с вёдрами управляется, с коромысла их не снимая.

— Наказала нам Яська, чтоб не мешали голбешнику, а когда дружок придёт наш, так водой его напоили, — улыбаясь, сказала русая.

— Кто дружок-то ваш?

— Как придёт, так увидишь сам. Только дай воды ему лишь одно ведро.

— Что ж за друг такой, что так воду пьёт?

Наполнила Руска второе ведро и прочь от родника зашагала.

— Друг как друг. С давних пор знаемся.

— Тяжело вам жить здесь приходится?

— Тяжело, да ко всему уж привычные.

Наносили они воды в дом и вернулись к озеру. А места там очень красивые, и трава изумрудная поблёскивает, будто росой покрыта. Смотрит Елисей, а Руска уже на разлапистом дереве, что рядом с озером. Сидит на ветке, качается, ногами болтает. Гля́нула она на молодого, засмеялась, качаться сильнее начала, да увлеклась. Руки соскользнули, да так с той ветки спиной вниз и ухнула. С головою ушла под воду. Засуетился Елисей, сбросил с себя всё тяжёлое, в портах и рубахе за ней нырнул. А в озере была водица прозрачная. Пока нырял, взбаламутил всё, да Ру́си не нашёл. Испугался, пригорюнился, только чувствует, что за ноги его кто-то держит и не может он выплыть. Так и дёрнули его, и под воду ушёл он с головою.

Глаза открыл, а уже на берегу лежит, а рядом Руска сидит, улыбается.

— Напугался?

— Есть такое, — задрожал Елисей.

— Сам не делал так?

— Делал, — признался молодой. — Плохо кончилось.

Замолчала де́вица.

— А скажи, не русалка ты?

— Так давно уж прошла твоя Троица, — вновь улыбнулась русая.

Приподнялся Елисей, будто опомнился, за грудь ухватился, — на месте крест, выдохнул.

— Вроде взрослый ты, а в сказки веруешь, — засмеялась Руся. — Русалкой обзываешься.

Провела рукой своей по волосам его ласково, поднялась, в дом позвала. В избе голбешник хлопотал: с метлой бегал да пыль вздымал, уголь из печи выгребал да обед ставил. Принялась Руска песню петь. Пела так, что он заслушался, на лавку забрался, лапы в шерсть на пузе пристроил и глаза свои кошачьи прикрыл. Посмотрел на это Елисей, сам рядом сел. Пела русая, пела вкрадчиво о невиданном светом городе, красотой своей затмевающем всё, что есть на любой земле. Долго пела… О его жителях, об искусных работах ремесленников, о счастливых детках улыбчивых.

Появился в дверях юноша — голова седа, как у старого, с виду чахлый, лицо измождённое, да одежды на нём дорогущие. Две рубахи на нём: зарукавья, подол да грудь золотом вышиты. Прислонился к двери он, заслушался. Тут заметила Руся, куда Елисей глядит, петь перестала, повернулась.

— Что стоишь?

— Песню слушаю. Проявляю к тебе уважение.

— Принеси воды ему, — наказала русая. — Только сделай так, как сказала я и как хозяюшкой было велено.

Вышел Елисей из избы, поздоровался, притащил ведро воды. Поклонился гость, благодарствовал, присосался жадно. Долго пил. Елисей призадумался: уж не помер ли юноша, стоячи. Осушил ведро седой, вытер рот рукавом, опустил глаза.

— Знаю я, что не велено, но ещё бы мне хоть одно ведро.

Вспомнил Елисей, как когда-то пожадничал: не своей воды пожалел. Молча взял ведро пустое и под взгляды неодобрительные Руски ещё одно полное вынес. Выпил юноша, посмотрел на воина.

— За добро твоё благодарствую. Не забуду. Перед Яськой за тебя заступлюсь, — поклонился, ушёл к озеру.

Зашёл Елисей в избу, Руска там опять улыбается.

— Пожалел его?

— Пожалел.

— Так пойдём с тобой снова по воду.

* * *

Долго в кузнице трудились Третьяк с Лёхом: серпы да косы ковали. Кормились, купались да снова в кузню, в жар нестерпимый. Как последний гвоздь ушкуйник выковал, так остановил его кузнец. За труды и за помощь выдал кошель с золотом. В нём монеты новые, невиданные. Облачился ушкуйник в свою одежду и броню, вышел из кузницы. Видит он, как по двору коты чёрные, крупные, будто псы, с Яськой бегают. Она их в телегу запрягает да катается. Раскраснелся Третьяк, обезумел вновь, глядя, как коты к ней ласкаются. Гладит она их по головам, а те не мурлычут — порыкивают. Распрягла Яська котов, стоит и смотрит, как они в лес убегают, рукой вслед им машет.

— Точно, ведьма ты! — выхватил ушкуйник саблю.

— На дитя руку поднимешь, как в Костроме поднял? — услышал он голос.