Заколдованная земля - [5]

Свое скверное настроение лечили мы у милейшего доктора за черным кофе и сигарами, лечили картами или очень любимой в поселении шахматной игрой. Таким образом у нас был основательный случай усовершенствоваться в терпении.

12 апреля, когда мы — не скажу, чтобы в наилучшем настроении — отправились на обычный наблюдательный пункт, с берега послышался долгий восторженный крик.

«Умиарсуит!..»

Во всей колонии настало страшное возбуждение. Выбегали из домов и хижин и в суматохе бегали по берегу. С полдюжины каяков с быстротой выстрела отделилось от берега и нырнуло в туман. И снова тот же крик:

«Умиарсуит!.. Умиарсуит!..»

Это эскимосское слово чарующе подействовало на Фелисьена.

— Судно! Слышишь? Радуйся, наконец-то судно!

Он чуть не задушил меня от восторга. Мы вернулись и спешили к берегу гораздо быстрей, чем обыкновенно.

Сквозь тонкий, еще не поднявшийся от воды, туман мы увидели элегантный абрис приближающегося судна, прекрасной паровой трехмачтовой шкуны, черная с белой полосой труба которой оставляла за собою сливающийся с туманом хвост дыма. Вскоре потом послышался грохот приветственных выстрелов.

С равнины им ответил гордый выстрел из мортиры. Судно стало. Оно имело датский флаг, но, к великому удивлению всех, то не было судно торговой компании криолитовых копей и даже не китоловное судно.

А из последних осенних сообщений нам было известно, что на север не собиралось ни одной экспедиции ни из Европы, ни из Америки. И мы почувствовали себя обманутыми, когда удостоверились, что это судно частного лица. Наша надежда разом двинуться дальше на север начала основательно бледнеть.

Но случилось иначе. Когда через час собрались мы в директорском помещении, нас представили Христиану Снеедорфу, владельцу шкуны «Gorm den Gamle». Я увидел пред собой старика атлетического сложения, голубоглазого, смуглого, с сильно посеребренными русыми волосами, великолепный тип ютландца, с патриархальной бородой.

Пока я только знал со слов доктора Бинцера, — говоря мимоходом, доктор умел непостижимым образом давать точные и аккуратные сведения обо всем возможном, — что Христиан Снеедорф был большим богачом.

В Копенгагене ему принадлежали два доходных пивоваренных завода, земельные участки на острове Фальстере и залежи фарфоровой глины в Рённе. Он был также акционером большого Северного Телеграфного Общества и криолитовых копей в Ивигуге. Вечно неутомимо-предприимчивый, хладнокровно-деятельный. Его глаза под густыми белыми бровями светились живой энергией. В них не было и следа старческой покорности или дряхлости, но большое выдержанное спокойствие, которое обнаруживалось им и по отношению ко всем окружающим. Приватно он занимался на философском факультете. Его увлечение, страсть — естественные науки и география. Он бездетный вдовец. Пресытившись удачными спекуляциями, он отдался в настоящее время путешествиям для удовольствия.

С собственником судна прибыл Нильс Киркегор, капитан шкуны, невысокий, рыжий, с веселыми серыми глазами, сухощавый, тихо улыбающийся про себя человек, основательно знакомый с северными водами моряк и очень снисходительный начальник.

Все население собралось приветствовать прибывших. Ведь они приносили поздравления с родины, большую почту и массу новостей из отдаленного шумного света!

Тотчас же, при обычном представлении Снеедорфу, я с удовольствием почувствовал, что мы понравились друг другу. Снеедорф знал хорошо мой край, так как он много путешествовал. Затем, я скоро заметил, что он был знаком с геологией, и это нас сблизило совершенно.

Обед, устроенный директором в честь прибывших, вполне заслуживал, чтобы его отметить. Во время горячих тостов мы узнали новую поразительную вещь. Перед нами были участники настоящей научно-изыскательной экспедиции, которая поставила себе целью глубоко проникнуть в область материкового льда и произвести целый ряд наблюдений. Это было смелое предприятие, и я был им прямо очарован.

Еще с детства чувствовал я стремление к необыкновенным путешествиям. С чувством глубокого наслаждения читал я серьезные описания путешествий и умел с поразительной точностью воспроизводить в уме картины отдаленных стран.

Как я только себя помню, я жалел, что наша земля так мала. Я завидовал другим большим планетам. С жалостью смотрел я, как исчезают, тая, словно снег на солнце, белые пятна, означающие на картах неисследованные края. Нет уже ничего, что могло бы поразить дух человека; все уже известно, кроме двух противоположных полюсов, которые, в сущности, являются лишь точками, без особых характерных черт, только математическими точками.

Вспоминается мне, как во время долгих гренландских вечеров говорил я об этом с Фелисьеном, и как веселый француз махнул рукою и с иронией произнес:

— О, ты прав! Все описано, все открыто! Бедные фантастические писатели: не остается им, если они хотят жить, ничего больше, как открыть какую-нибудь новую «Лапуту» добряка Свифта, повешенную где-нибудь в воздухе!

Но не смею дальше отклоняться от рассказа.

— Самые смелые экспедиции, — сказал Снеедорф, поставив бокал и указывая на карту Гренландии, — самые смелые экспедиции для исследования внутренних частей этих датских владений произвели иностранцы. Неудачные, примитивные экспедиции Делягера и Иенсена едва ли заслуживают упоминания. В 1883 году был здесь швед Норденшельд; в 1886 году — англичанин Пири; в 1888 году — знаменитый норвежец Нансен; в 1893 году — опять Пири. Но где же тут датчане? Нужно этот недостаток заполнить; я хочу вписать сюда свое имя. Я остановился в Годгаабе, чтобы пополнить запасы угля и провизии.