Заколдованная палата - [20]
— Все ребята там…
— Боже мой, что они опять натворили?!..
Надежда Сергеевна задержалась в санатории, чтобы посмотреть, как идет работа в вечерней смене. И кроме того, она получила тревожные сигналы о том, что сестра-хозяйка подменяет на кроватях санаторное белье своим, старым, а дочь уносит новое в хозяйственной сумке.
Надежда Сергеевна вызвала к себе в кабинет сестру-хозяйку для объяснения. «Химия» страшно оскорбилась.
— Я чиста, как кристалл! — визжала она на весь кабинет. — Я здесь с утра до ночи. Я доберусь до тех, кто оклеветал меня! Это, наверно, ваши хваленые нянечки! Вот кто! Их здесь десять человек, разве за ними уследишь! А вообще — «не пойман — не вор!»
Надежда Сергеевна, крайне раздраженная визгом и наглостью этой особы, сурово ее предупредила, чтобы в санатории дочь ее больше не появлялась. И вообще никаких сумок…
Когда «Химия» вышла из кабинета, Надежда Сергеевна принялась за письма. Надо ответить многим родителям и написать Лялиной маме и Валерочкиному отцу в Берлин. Ее тревожили эти дети. — «Начну писать и успокоюсь», — пыталась подавить она свое раздражение.
Вдруг ее слух уловил возню, смех и беготню ребят наверху. Во время занятий? Странно! Дети в классах. Что же это такое?!
Надежда Сергеевна отложила письма и поднялась наверх. Возле умывальной происходила настоящая баталия. Из умывалки выскочил весь взъерошенный и красный Митя в рубашке, забрызганной чернилами и облитой водой… А вслед за ним Валера и три девочки с кружкой воды, и мокрым полотенцем.
У Ляли на раскрасневшейся физиономии красовалась чернильная пятерня. У всех руки и лица были перемазаны чернилами. Они задыхались от возни и смеха. Увидев главного врача, ребята ахнули и замерли.
— Как вам не стыдно?! — принялась Надежда Сергеевна отчитывать ребят. — Все учатся, малыши сидят за книгами, а вы, большие, удрали с уроков и безобразничаете!
— Это все он! Он! — указала Ляля на Митю.
— Нет, Надежда Сергеевна, они начали первые, — оправдывался Митя, — задевают все, смеются, дразнятся: «Деревня…» Я все терпел… а они — чернилами на рубашку мне брызнули…
— Я нечаянно, — оправдывался Валера.
— А в его тетрадку кляксу — тоже нечаянно?! — горячилась Марксида.
— А Ляле за что досталось? — спросила Надежда Сергеевна.
— Она над моим отцом посмеялась, вот я и ляпнул ее по щеке, — сбивчиво объяснил Митя, — а она меня — мокрым полотенцем.
Ляля «пустила слезу», размазывая по всей физиономии чернила.
— Нечего сказать, хороша! — рассердилась Надежда Сергеевна. — Вымой лицо! — приказала она Ляле. — А вы — живо в пионерскую!
Все четверо покорно сбежали вниз.
— Ну сейчас нам будет «по самую маковку», — шепнула Мите Марксида.
Девочки и Валера сели на диван, Митя прошел к столу. Развевая полы белого халата, раздраженная Надежда Сергеевна влетела вслед за ними в пионерскую.
— Я вот сейчас напишу вашим родителям. Ну каково им будет, когда они прочтут, что вы себя так плохо ведете? Вот ты, самый большой мальчик, — обратилась она к Мите, — что скажет твой отец?
Митя молчал.
— Стыдно!
— У меня нет отца, — тихо ответил Митя.
Надежда Сергеевна запнулась, но успокоиться не могла.
— Хорошо… я напишу твоей матери… напишу ей…
— У меня нет матери… — еще тише ответил Митя.
Надежда Сергеевна растерялась и с отчаянием, чувствуя, что поступает бестактно, жестоко и не может остановиться, продолжала.
— Ну, наконец, есть же у тебя родные… какой-нибудь дядя, тетя…
— У меня никого, никого нет… только трое детей… — И Митя зарыдал.
Надежда Сергеевна, потрясенная, опомнилась, сейчас на глазах у детей, она заплачет сама…
— Уходите! — приказала он ребятам. — Уходите!
Валерочка немедленно испарился. Но Марксида и Рая — не ушли, они плакали и просили:
— Митя, мы не знали… Ты прости нас, прости… Надежда Сергеевна, мы больше не будем, честное пионерское…
В санатории давно поужинали. Дети лежали в постелях, ожидая обхода санитарной комиссии с Митей во главе. А он почему-то не шел…
Трое ребят и Надежда Сергеевна, крепко обнявшись, сидели на диване в пионерской. Разговор шел вполголоса.
Митя рассказывал о своей жизни.
Глава двадцать первая. Митина история
«Хорошо жили. Всего хватало. Отец работал в МТС трактористом, мама — на свиноферме. Мы, старшие — я. Лена, и Вася — учились в школе, а Пронька — маленький, бегал в детский садик. Отец, распахивая колхозное поле, подорвался на мине и погиб. Там была не одна мина, а целое минное гнездо… Это нам фашисты оставили назло.
— Мама после смерти отца затосковала. Все плакала. Начала болеть. А есть-пить надо. Нас вместе с мамой — пятеро. Я стал — большак, хозяин. Все — на мне.
Когда мама была здоровая и работала, мы бегали к ней на свиноферму, помогали ухаживать за поросятами. А после, когда она слегла, подружка мамина, свинарка Настасия Федоровна, охлопотала в колхозе, чтобы нам троим доверили пасти летом отъемных поросят. Сначала было трудно. Выгоним, поросят на участок, а они — в парники или на горох. А за потраву с нас спрашивают. Ревели сколько раз. Зато купать весело было: пищат, визжат — не заметили, как лето прошло. Осенью целая комиссия принимала от нас поросят. Сдали нам двести пятьдесят — мы всех вернули, ни один не потерялся и не пропал. Были маленькие, а стали большие, жирные… Нас похвалили и как взрослым пожали каждому фуку. Заработали втроем за лето столько добра, что пришлось везти на двух подводах. Там и зерно, и пшено, и подсолнух. И большого поросенка дали, живого. А картошка у нас — своя. Ну и капуста. Можно прожить всей семьей.
