Заклятые подруги - [33]

Катерина Померанцева постояла, застыв, минутку. Непроницаемая маска. Какое-то даже равнодушие читалось во всем ее облике. Ну да ведь актриса — неужто свои переживания не сумеет скрыть, на потеху публике выставит?

Леня Долгов засуетился, не зная, куда пристроить букет белых хризантем. Кто-то шепотом подсказал, и Долгов с ясно читающимся на лице облегчением покинул место прощания.

Какая-то растрепанная женщина, бормоча невнятное, пробилась ближе к гробу, но ее, по всей видимости, из небезосновательных опасений громких стенаний — уж больно взвинченная — быстро увели под руки две молоденькие девушки.

Вдруг в рядах присутствующих произошло легкое движение, люди запереглядывались, заперешептывались. Пятеро крепких парней широкой поступью быстро вошли под золоченые своды. Двое уверенно проследовали к алтарю, нагло встали спиной к иконостасу, скрестив на причинном месте руки, будто футболисты, выстроившиеся при штрафном ударе. Трое остались у входа, профессионально, поверх голов оглядывая помещение.

В дверях возник невысокий кряжистый господин. Не замечая никого вокруг, он шел сквозь толпу, беспрекословно дававшую ему дорогу, четко к цели. Кудряшов едва узнал его, хотя видеться приходилось не раз и не два. Но тогда, когда они встречались с Юрием Петровичем Агольцовым по кличке Цикорий, тот был вроде как при исполнении служебных обязанностей и вид у него в связи с этим был устрашающе самоуверенный. Теперь же по выложенному мрамором полу шел обмякший, чуть сгорбленный человек, у которого — с первого взгляда видно — случилось большое, нешуточное горе, и нет смысла скрывать его за броней бравады.

Агольцов положил в ноги Алевтины принесенные цветы, перекрестился и поцеловал в губы свою мертвую возлюбленную. Затем обвел, казалось, невидящим взглядом отшатнувшуюся толпу и быстро вышел, сопровождаемый охраной.

Видение исчезло, но собравшимся понадобилось еще некоторое время для того, чтобы они смогли возобновить процедуру прощания. «Вот шельмец, — подумал Кудряшов, как и все, выходя из оцепенения, — умеет страху нагнать».

Слава поискал глазами Верещагину. Ее не было поблизости. Слава протиснулся к выходу, выглянул в церковный дворик. Ларисы не было и там. «Найдется. Куда денется? А все же интересно — куда она запропастилась? И запропастилась ли одна или с кем-то?»

Череда прощающихся почти иссякла. Грузный, осанистый господин с седой, тщательно уложенной прической важно поклонился покойной, перекрестился полной ладонью — по-католически. Ни на шаг не отставала от него высокая блеклая женщина. «Наверное, Андрей Сафьянов с супругой, — попытался угадать Кудряшов. — Но где же Верещагина? И спросить-то не у кого». Чуть задержавшись, изобразив на лицах бесконечную печаль, неразлучная пара смешалась с полумраком церкви.

А вот и Лариса. Она стоит в дальнем углу, о чем-то шепчется со священником. И похоже, не собирается чмокать в лоб покойную подругу. Так и есть, Верещагина далеко стороной обошла прах и направилась прямо к Кудряшову:

— Вы на кладбище поедете? Можно сразу туда, где поминать будем.

— Я — как все.

Коляду хоронили на Николо-Архангельском. По блату — в старой части кладбища. Что такое хоронить по блату, Кудряшов хорошо узнал, когда умерла бабушка. Слава тоже тогда хотел, чтобы ее похоронили не где-нибудь в Митине, а рядом с уже почившими родственниками. Пьяненькие служители кладбища, как им и подобает, отнеслись к проблеме философски: «Что ж, и это можно». Слава тогда не стал трясти своим грозным удостоверением, а просто заплатил, чтобы нашли место. Они и нашли. Только до сих пор стояла в глазах картина: выброшенный, на куче поблекших венков и мусора лежащий, чей-то полуистлевший костюмчик. «Найти место» — на здешнем языке означало освободить заброшенную, никем не посещаемую могилу от хозяина.

На кладбище почти зеркально повторились те же, что и в церкви, сюжеты прощания. Во всяком случае, Кудряшов не обнаружил для себя ничего примечательного. Кроме разве что упорного нежелания Ларисы Верещагиной подходить к гробу покойной Коляды. Ни Юры Агольцова, ни его парнишек что-то не заметно. Значит, ограничились прощанием в церкви. И в самом деле, что им тут отсвечивать? Не пыльная, но лишенная каких-либо сантиментов их жизнедеятельность не предполагала воспитания трепетного отношения к ритуальным традициям.

Рядом с сегодняшним свежим могильным холмиком чернела давняя плита с фотографией аккуратненькой, благообразной старушки. «Господи! — было написано на ней. — Суди меня не по грехам моим, а по милосердию твоему».

В ресторане «Серебряный туман» все было так, как обычно бывает на поминках, когда хоронят не близкого родственника, а знакомого. Присутствующие чинно почтили память, молча пожевали, позвякали вилками и после третьей рюмки уже забыли, казалось, по какому, собственно, поводу собрались: сидели, болтая друг с другом, радуясь хоть такой возможности неспешно пообщаться, вырвавшись из изнуряющей будничной круговерти.

— Вас кто-нибудь персонально здесь интересует? — прошептала Лариса, усадившая Кудряшова по правую руку.

Слава пожал плечами.

— В свободном поиске, — понимающе кивнула Верещагина. — Вас не удивляет, что Алевтину в церкви отпевали?