Заклятые любовники - [34]

– Ваши родные меня ненавидят.

– У моей семьи есть дела поважнее ненависти к вам. К тому же, поместье большое.

– Значит, все уже решено?

О чем я спрашиваю. Разумеется, все решено единолично: ни мои просьбы, ни доводы ничего не изменят.

– Выезжаем рано утром, в девять. – Винсент поморщился – разумеется, для него это рано, если он только во второй половине дня вылезает из постели. – Так что отправляйтесь к себе и займитесь сборами.

По всей видимости, взгляд мой был излишне красноречив, потому что он решил меня подбодрить:

– Это временные меры. До тех пор, пока не снимем заклятие.

– А когда мы его снимем? Вы же ни слова мне не говорите!

Де Мортен взглянул сквозь меня, словно я была прозрачной.

– Пока я не нашел человека, который все это затеял, – он снова погрузился в изучение бумаг, показывая, что разговор окончен.

Всевидящий! Даже с Фраем проще общаться, хотя он скользкий, как ледяная горка.

Я смотрела на Винсента и кусала губы, чтобы не наговорить лишнего. Не сказать о том, что я отказалась выходить за него замуж как раз по этой самой причине. Что пыталась сделать это по-человечески, но отец не стал меня даже слушать. Что отчаянно боялась превратиться в безмолвную особу без права голоса, которую он запрет в своем замке, что про меня никто даже и не вспомнит. Что эта тень за плечами годами преследовала меня, что я не раз задавалась вопросом: «А если я все-таки ошибалась?»

Но нет. Не ошибалась. Винсент Биго, мой несостоявшийся супруг, и герцог де Мортен действительно были разными людьми. Вот только кое-что общее между ними все-таки было: они оба видели во мне девчонку, которую не стоит принимать во внимание.

Часть 2 Любовница

1

В экипаже было свежо. Несмотря на мягкие сиденья и обивку, я все равно завернулась в колючий шерстяной плед так, что оттуда только нос торчал. Выехали, мы, разумеется не в девять: его светлость изволил проспать, потом ему принесли какие-то срочные документы, в итоге я даже успела пообедать, послоняться без дела по дому – потому что все вещи были уже упакованы, а ближе к трем часам – когда все наконец-то утряслось, выслушать, что из-за меня мы прибудем в Мортенхэйм не вовремя. Исключительно потому, что решила немного прихорошиться, и для этого пришлось сначала разобрать, а потом заново собрать саквояж. Часом больше, часом меньше – подумаешь! Я же его ждала.

Арка я старательно укутала в плед, который подвернула и заколола булавками – ему с кучером ехать, а там холодно. Дог переминался с лапы на лапу, смотрел на меня умоляющим не позорить его острые уши взглядом, но позволил сделать из себя сверток. Молчал, даже не рыкнул ни разу. В отличие от де Мортена, который увидев нас, откровенно – нет, даже не засмеялся – захохотал.

– Что вы сделали с псиной?!

– Не хочу, чтобы он простудился.

– Луиза, он уже большой парень. Уши стоят. Видите?

– Ему три часа трястись по дорогам. Неподвижно. Сегодня сильный ветер.

– Всевидящий…

Винсент махнул рукой, но мне показалось, что это был обходной маневр, чтобы стереть выступившие на глазах слезы.

Я постучала по козлам, и Арк немедленно на них взгромоздился. Не знаю, что он думал по поводу пледа, но от новых впечатлений пришел в восторг. В отличие от кучера, который подвинулся к противоположному краю.

– Он не кусается, – поспешила заверить я.

– Угу, миледи.

– Правда.

– Как скажете, миледи.

Назад он так и не подвинулся, а я пожала плечами и залезла в любезно открытую Винсентом дверцу.

Когда мы выехали за город, уже стемнело, переливающийся огнями Лигенбург уменьшался на глазах, впереди – темень дороги, поле и лес, пламя раскачивающегося на экипаже фонаря то и дело мелькало перед глазами. Я яростно задернула занавеску и вжалась в спинку сиденья, плотнее закуталась в плед. А вот Винсент, казалось, наслаждался поездкой и ничуточки не замерз – даже сюртук расстегнул. Сидя напротив меня, он выглядел счастливым и довольным – пожалуй, таким я видела его впервые за все время нашего общения.

– Вы напоминаете воробья, – с усмешкой заметил де Мортен.

– Змея, кошка, птичка… Странные у вас фантазии, – я поежилась. – Определитесь уже.

Его глаза заискрились смехом.

– Не могу, у вас слишком много обличий. Вы поэтому выбрали путь лицедейки?

– Как вы догадались?! – огрызнулась я, впрочем, беззлобно. То ли уже смирилась с тем, что рядом с Винсентом бесполезно кипятиться: все равно в него все чувства уходят, как в бездонную пропасть.

– Почему вы вообще решили работать? Вместо того, чтобы отправиться к деду.

– И всю оставшуюся жизнь шить одежду и вязать рукавицы для обездоленных? Это не мое.

– Спасение бедняка дело его собственных мозолистых рук?

– Я не против благотворительности, но свободные наличные помогают не хуже вязаных носков. К тому же, рукоделие всегда наводило на меня тоску.

Чистая правда. С детства не могла усидеть на месте, во время занятий вертелась, ерзала и так и норовила сбежать. Стоило гувернантке отвернуться, как я бросала перо или выскальзывала из-за рояля, и пулей летела из комнаты, за что частенько бывала наказана отцом. С возрастом стала поумнее, и всегда находила способ договориться с преподавателями, чтобы сделать занятия покороче: с помощью всякого рода ухищрений и умения правдиво изобразить все что угодно – от приступа мигрени до стоящих в глазах слез. Наверное, уже тогда стоило понять, чем я могу зарабатывать на жизнь.