Заклятье для ведьмы - [2]
Прошла минута, прежде чем до меня дошел смысл того, что она сказала.
— Вы хотите сказать, что вы — действительно ведьма?
— Конечно. Седьмая дочь седьмой дочери и все, что с этим связано.
Я посмотрел на нее с сомнением.
— Это шутка, да? Через минуту я все пойму и вдоволь насмеюсь!
— Я, Мария Лойос, никогда не шучу. Почему люди — предположительно умные люди — с такой неохотой принимают незнакомое? Они смеялись над Колумбом, братьями Райт, писателями-фантастами, которые сто лет назад предсказали атомную бомбу. Но мир — круглый, братья Райт все-таки полетели, а атомная бомба является сейчас реальностью.
— Вы говорите так, как будто ведьмы были чем-то совершенно новым, — возразил я.
— А разве нет? Для тех, кто никогда не верил нам, мы столь же новы, как исследования термоядерного синтеза завтрашнего дня.
Я слушал это с растущим замешательством и не мог решить: смеяться мне или нет. Это было столь же абсурдно, как если бы я встретил Бетти Грэйбл и она стала бы меня уверять, что она — ведьма. Я чувствовал себя слишком растерянным, чтобы быть тактичным.
— Это — самая глупая смесь здравого смысла и бессмыслицы, которые я когда-либо слышал!
Глаза Марии Лойос стали холодными, как ветер в тундре.
— Мне придется запоздало спросить: кто вы?
Я назвался.
— Ах да, газетчик. Теперь понятен смысл этой записки. Однако ее автор неверно меня оценил. Надо двигаться в ногу со временем. Вместо того чтобы уклоняться от этого, на что, очевидно, надеялся этот автор, я не против хорошей популярности.
— Кто же против? — сухо спросил я. — Но если вы читали колонку «Завистливый взгляд»…
— Да, читала.
— Тогда вам знаком ее общий тон, — сказал я. — Бестактный, циничный, иронический. Вы вряд ли можете ожидать от меня, что я поверю в колдовство.
— Возможно, нет.
К моему удивлению, она шаловливо улыбнулась, показав очаровательные ямочки. Тут она стала выглядеть больше, чем когда-либо, похожей на куклу Сюзи.
— С другой стороны, возможно, однажды я смогу вам продемонстрировать свои способности.
— Для этого вам придется прожить очень долго.
Я засмеялся и ушел, чувствуя, что в этом интервью ничего ценного для меня нет, и что было бесполезно продолжать его. И не потому, что считал Марию Лойос неискренней в своих словах. И даже не потому, что считал ее сумасшедшей. Но ведь каждому приходится сталкиваться со столькими «пограничными» случаями, людьми с навязчивыми идеями…
Так что я ушел.
Однако этот визит не оказался полностью бесплодным, поскольку после того, как я добрался до дома и рассмеялся над ним вместе с Энн, абсурдность всего этого продолжила меня веселить так сильно, что мешала любой другой работе. И, наконец, скорее для очищения совести, я прочитал в энциклопедии о черной магии, пододвинул к себе пишущую машинку и слепил колонку о Марии Лойос. Я назвал ее «Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл», и она была написана в моей самой фривольной манере.
Проблема с написанием юмористических рассказов состоит однако в том, что иногда она затягивает вас. Ваше критическое отношение засыпает, и вы излагаете свою тему слишком бестактно, слишком дерзко — именно так я обошелся с Марией Лойос и колдовством в заметке, которая появилась в газете на следующий день.
Это оказалось моей ошибкой и почти моей гибелью.
В тот день, когда была опубликована «Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл», в мой кабинет вошла Энн.
— Она здесь.
Я был занят написанием другой статьи, пытаясь отшлифовать текст, и не хотел, чтобы меня прерывали. Я спросил раздраженно:
— Кто бы это мог быть?
— Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл.
— О боже, — произнес я, отодвигая от себя пишущую машинку. — Полагаю, что она не в восторге?
— Ну, большого букета алых роз для любимого биографа у нее точно нет, — призналась Энн.
Я почувствовал угрызения совести, что было совершенно искренним. Прочитав опубликованную колонку, я не был полностью удовлетворен. Когда писал, то намеревался сделать ее в жанре легкой сатиры, но, как я уже сказал вам, юмор иногда затягивает, и, когда дочитал напечатанное, даже до меня дошло, что я слишком бесцеремонно и даже злобно рассказал о Марии Лойос.
Поэтому, когда вернулся в гостиную вместе с Энн, во мне было очень искреннее желание сделать такие компенсации, какие только мог, чтобы успокоить оскорбленные чувства нашей гостьи. До этого в моей короткой карьере репортера встречались похожие случаи, и я был уверен, что смог бы предложить нужный целительный бальзам для ее истерзанной души.
Мария Лойос была в элегантном черном наряде. У нее в руках была газета, сложенная на моей колонке, и сейчас она постукивала по ней своим кроваво-красным ногтем.
— Вы полагаете, я должна вас поблагодарить за это? — спросила она резко.
— Моя дорогая мисс Лойос, не знаю с чего начать, чтобы сказать вам, как я сожалею о случившемся. Я признаю, что обошелся с вами более резко, чем того хотел.
— О, я волнуюсь не за себя! Но ведь вы же выставили на посмешище саму черную магию. Никакое извинение, которое вы готовы принести мне лично, не сможет компенсировать этого!
Наблюдая за ее лицом, я действительно ощутил некоторые опасения. Если бы она устроила сцену, то с этим можно было бы справиться, но от Марии Лойос веяло холодной непримиримостью — я почувствовал, как по спине моей поползли мурашки. Наверное, Энн тоже ощутила нечто подобное, поэтому она подошла ко мне и взяла меня под руку. Несмотря на неприятность ситуации, жест Энн заставил меня подавить улыбку, поскольку я был уверен, что она строит из себя мою маленькую преданную, лояльную женщину.