Заклятая дружба - [79]
Весьма болезненно в руководстве СССР восприняли юридическое оформление союза Германии и Польши. После посещения Варшавы министром пропаганды рейха Геббельсом и его переговоров с председателем правительства Польши Ю. Пилсудским (из-за которого в 1920 г. польская кампания РККА потерпела сокрушительное поражение) был заключен германо-польский договор о ненападении.
26 января 1934 г. министром иностранных дел рейха К. фон Нейратом и польским послом в Берлине Липским была подписана декларация о «Неприменении силы», имевшая характер формального международного договора. В ней была обозначена новая фаза польско-германских контактов, предусматривавшая непосредственные сношения между польским и германским правительствами по всем вопросам, включая мирное улаживание польско-германских разногласий. Документ провозглашал это гарантией мира, облегчающей нахождение решений политических, экономических и культурных вопросов на основе координации интересов обеих сторон, и рассматривал подобное укрепление их добрососедских отношений как благотворное также и для других народов Европы. Декларация имела десятилетний срок действия.
После ее ратификации 26 февраля 1934 г. было опубликовано коммюнике о состоявшемся соглашении заведующих бюро печати германского и польского МИДов о мерах воздействия на общественное мнение их стран для создания дружественной атмосферы[478]. Несколько дней спустя было заключено и польско-германское экономическое соглашение.
Такое «усиление» Польши вызвало активное раздражение советского руководства и, возможно, явилось важным аргументом для хоть и временного, но смещения акцентов – с позитивного на негативный – в отношении гитлеровской Германии. Мнение же польского руководства о Советском Союзе в этот период недвусмысленно выразил министр иностранных дел Польши Ю. Бек: «Что касается России, – заявил он, – то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней!»[479].
На балтийском направлении дипломатическая активность СССР также на практике ограничивалась главным образом борьбой с польским влиянием. Добившись от Латвии и отчасти Эстонии дистанцирования от Польши, Москва в 1934 г. сняла возражения против образования так называемого Малого Прибалтийского союза. Участие в нем Литвы, отказывавшейся от урегулирования отношений с Польшей, служило залогом того, что Варшава не сможет использовать создаваемую комбинацию в своих интересах. При этом Наркомат иностранных дел устранился от переговоров о заключении договоров о взаимной помощи с Литвой и Латвией. Полученное от Риги предложение на этот счет было оставлено без ответа[480].
Согласно разъяснению заместителя наркома по иностранным делам Б. Стомонякова, договор о взаимной помощи с той или иной прибалтийской страной, «не давая нам материально ничего или почти ничего, односторонне связывал бы нам руки обязательством по оказанию материальной помощи в случае нападения на них Германии или Польши. Когда такое нападение случится, мы и без того сможем, если сочтем выгодным, оказать им помощь»[481]. С 1936 г. вслед за Польшей балтийские государства склонялись к необходимости расширить сферу своей международной политики за счет отношений с западноевропейскими державами, и в первую очередь с Германией.
Для военного руководства СССР провозглашение открытой ремилитаризации Германии и ее сближение с Польшей означали необходимость крупной ревизии плана войны на Западе и общих мобилизационных проектировок. При поддержке замнаркома обороны, начальника вооружений Тухачевского командующий Белорусским военным округом Уборевич еще в феврале 1935 г. предложил внести в план гипотетической войны изменения, поскольку основная опасность для СССР отныне исходит со стороны Германии и Польши, которых поддержит Финляндия. В то время как последняя создаст угрозу Ленинграду, 25–30 польско-немецких дивизий могут быть двинуты через Литву и Латвию (Уборевич, впрочем, допускал, что удар по Советскому Союзу может быть нанесен также Великобританией, Эстонией и Латвией). Ввиду «гигантских производственных возможностей» германской экономики залогом успеха объявлялся разгром Польши уже в первые дни войны – прежде чем Германия успеет полностью отмобилизоваться[482].
В Москве в эти годы постепенно стал складываться новый общий подход в отношении стран Восточной и Центральной Европы. На первом этапе Германия рассматривалась как некий суррогат потенциального противника – как сила, не способная к самостоятельному военному выступлению, и одновременно как возможный партнер СССР. Восстановление всеобщей воинской повинности в Германии в марте 1935 г. дало мощный толчок советской дипломатии и военным приготовлениям. «До сих пор мы считали, – констатировал заведующий 2-м Западным отделом НКИД Д. Штерн, – что Германия будет выжидать военного взрыва на Д[альнем] Востоке и лишь потом постарается его использовать. Мне кажется, что вскоре создастся положение, когда Германия… попытается сама перенять инициативу в смысле осуществления военного передела карты Европы»
