Заклинательницы ветров - [22]

Скоро выяснилось, что с запахами было отнюдь не покончено. Когда она вскарабкалась наверх по колесу и отворила дверцу кабинки, в лицо ей хлынула удушающая волна аромата. Душистое масло!.. Ну конечно же, стеклянный пузырек, брошенный внутрь вместе с одеждой, неизбежно разбился. Вот это и называется – пришла беда, отворяй ворота. Ки набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь не дышать, полезла в кабинку, чтобы снять с крючка последнюю оставшуюся рубашку.

Потом она, во второй раз за один вечер, отмывалась в реке и полоскала грязные волосы. Вода была темна и холодна до судорог. Колотясь всем телом и ругаясь сквозь зубы, Ки встала на колени на мелком месте и принялась отстирывать перепачканную одежду. Следовало свыкнуться с мыслью, что запах благовоний не выветрится из синей блузы и юбки до конца дней. Оттирая и полоща, Ки пыталась прикидывать варианты дальнейших действий. Вариантов не было. Ей оставалось только ехать в Горькухи. Ко всему прочему, выплачивать оговоренные шесть дрю из задатка ей было попросту нечем. То есть забавная сцена с владельцами груза ей была обеспечена. И откладывать эту сцену было бессмысленно.

Ступни у нее были сбиты и к тому же замерзли до потери чувствительности. Она вернулась к костру, ощущая, как жалуется каждая косточка, каждая жилка. Внутри фургона было по-прежнему не продохнуть. Ки вновь задержала дыхание и нырнула внутрь, чтобы добыть себе ужин: жесткий дорожный хлебец, колбаску и сухую заварку для чая. Собрав необходимое, она поспешно выскочила наружу. Выбравшись на сиденье, она откусила конец колбаски и задумчиво его прожевала. Она постояла так некоторое время, жуя и раздумывая. Потом вновь потянулась внутрь кабинки и – чего уж там! – выволокла последнюю коробку с грузом наружу.

Присев у костра и ожидая, пока закипит котелок, Ки откусывала попеременно то от хлеба, то от колбаски, рассматривая ящичек, стоявший в ногах. Камешки, вделанные в черную глазурь, заговорщицки подмигивали ей сквозь трещину в доске. Ки бросила в кипяток пригоршню заварки и отодвинула котелок от огня. Вытаскивая из сундука глиняную кружку, Ки чувствовала, что голова у нее идет кругом. Она уселась на сундук, налила себе чаю и осторожно отпила из кружки. Потом пожала плечами и вытащила нож. И весьма по-деловому принялась отдирать уцелевшие планки, высвобождая внутреннюю, покрытую черным лаком коробку. Завтра ей предстояло расплачиваться за несчастье, в котором она не была виновата. Терять ей было нечего, так почему бы, в самом деле, и не доставить себе маленькое удовольствие, удовлетворив свое любопытство и узнав хотя бы, из-за чего городился огород?..

И вот на землю упала последняя расщепленная планка желтого дерева, и на коленях у Ки осталась черная лакированная коробка. Повертев ее, Ки обнаружила одну грань, на которой отсутствовали украшения, и решила, что это, по всей вероятности, дно. Она поставила коробку дном вниз и задумалась, как же она открывается. Не было видно ни петель, ни чего-либо хоть отдаленно напоминающего замок. Может быть, ящичек отпирался потайной пружиной, спрятанной под одним из вделанных камешков? Ки осторожно ощупала их, выискивая, не пошевелится ли какой. Все было напрасно.

Ки поставила коробку рядом с собой на сундук и задумалась, неторопливо прихлебывая обжигающий чай. Разумно ли было вообще стараться заглянуть внутрь?.. Может, и нет, но тут уж на Ки накатил приступ упрямства. Она решила выяснить, что там, внутри, и она это выяснит. И наплевать. Ки снова взяла ящичек на колени и вынула нож…

Но тут в пальцах правой руки началось какое-то странное покалывание, и пальцы безвольно разжались, выпустив нож. Покалывание распространилось по всей руке до плеча, и рука плетью повисла вдоль тела. Ки обдало холодом, сердце екнуло. Яд, подумала она и сама удивилась бесстрастной логике собственных рассуждений. Яд на одном из камней. Сейчас онемение охватит все тело и…

Против ее ожидания, пальцы вдруг ожили и задвигались, но задвигались сами, по своей собственной воле. Рука поднялась, ладонь легла на боковую стенку коробки. Один из пальцев коснулся красного камешка, но Ки не ощутила не то что нажатия – даже и прикосновения. Рядом с красным самоцветом неожиданно замерцал белый, и другой палец сейчас же накрыл его. За белым камешком последовал синий, и к нему потянулся большой палец. Со стороны казалось, будто камни притянули к себе кончики пальцев и накрепко к ним пристали. Потом рука сдвинулась в сторону, и вместе с ней отошла пятигранная крышка коробки. По-прежнему подчиняясь чужой воле, рука Ки аккуратно положила крышку на сундук и вернулась, чтобы освободить от льняного покрывала то, что покоилось на небольшом постаменте, который Ки первоначально и приняла за дно коробки. Сняв покрывало, рука Ки засунула его в опустевшую крышку. Потом снова легла ей на колени. На какое-то время вернулось покалывание, но вскорости прекратилось, и Ки обнаружила, что ее рука вновь полностью ей принадлежит. Ки ошарашенно уставилась на свои пальцы, сомкнула кулак и вновь разомкнула. Все в порядке.

Ки судорожно вздохнула, ей было жутко. Ночная тьма зловеще нависала над крохотным, слабеньким пламенем ее костерка. Она облизала пересохшие губы и только тогда решилась рассмотреть то, что хранилось в лакированной коробке. Это была голова статуи. Мужская голова. Ки осторожно опустила ее на крышку сундука и слегка наклонила, чтобы как следует рассмотреть при свете огня.