Заклинательница пряжи - [4]

Моя работа состояла в том, чтобы выслушать все это, не меняя выражения лица. А потом я должна была пересказать все это человеку, стоящему передо мной, но так, чтобы он молча кивнул и ушел, а не начал кричать, умолять, рыдать или распускать руки. Во мне нет ни капли «радости тюремщика». Я охотнее разделю с людьми их боль и смущение. Я чувствовала себя виноватой и такой ничтожной, и так ужасно, что именно мне приходилось сообщать плохие новости людям, которые наверняка уже знали, что их ждет. Вот она я, только что из колледжа, с хорошей кредитной историей и постоянной работой. Кто я такая, чтобы говорить этому парню, что он не заслуживает нового набора для столовой?

Но мне в голову пришла странная и освободительная универсальная истина: имитация уверенности вполне оправдывает себя. Все эти люди со своими помятыми скороварками и поддельными заявками на кредит? Чаще всего они не вовсе не собирались открыть мне свою душу и пойти со мной рука об руку в поисках решения одновременно справедливого и беспристрастного. Нет, им просто нужен был ответ, четкая линия на песке, граница. Даже если этот ответ был «я не знаю», преподнести его должен был человек, излучающий непоколебимую уверенность. И если таковая была, они просто кивали и уходили прочь. Вот и все.

Для меня это стало и откровением, и проблемой. Меня не так воспитали, чтобы излучать уверенность. Меня воспитали соглашаться, поддерживать и выделяться как можно меньше. Вы наверняка знаете мою маму по таким хитам как «Что же мне заказать?» и «Мне холодно? Надеть ли мне свитер?». А мой отец более тридцати лет благополучно отсиживался вторым гобоем Рочестерского филармонического оркестра и предпочел бы, чтобы его заживо сожрали волки, чем вызвали на бис. Меня не учили брать руководство на себя. Я могу рассказать, как молча мочь, как утаить обиду, как мученически страдать, да так мелодраматично, что сама Мерил Стрип будет брать уроки. Но стоять прямо и говорить: «Сэр, вы должны уйти или мне придется вызвать охрану, чтобы выпроводить вас отсюда» – такого в моей ДНК заложено не было.

Знаете, насколько проще наводить порядок в чужом доме, а не в своем собственном? Ну вот, то же самое относится и к эмоциональным домам. Я поняла, что оказалась в живой лаборатории, где никто не знал меня настоящую, это давало возможность поэкспериментировать и побыть кем-то еще – тем, кто не испытывает угрызений совести, четко обозначая границы, и смело указывает людям, что им делать. Все равно я не собиралась оставаться здесь надолго, так какого черта? Я неохотно, но все же стала той самой женщиной в аккуратном офисном костюме, чье имя никто даже и не пытается запомнить, чьи туфельки из натуральной кожи деловито цокают, пока она расторопно вышагивает туда-сюда, говоря вам «да» и «нет». И чем больше я забавлялась игрой в эту альтернативную сверхсамоуверенную персону, тем спокойней и проще мне работалось. Не то чтобы я нагло лгала людям, а просто вела себя так, будто знала все.

Мой срок в Macy’s был коротким.

С началом осени я сдала свой бейджик и отправилась во Францию по стипендии для преподавателей. Поддельная Клара была утрачена в переводе, и весь следующий год я провела, чувствуя себя совершенной самозванкой. Но у меня все еще есть часы Movado, и я до сих пор восхищаюсь силой притворства.

В вязании, так же как, скажем, в управлении атомной подлодкой, притворство – не такая уж хорошая идея. «Пусть все идет, как идет, а там посмотрим» редко заканчивается чем-то толковым. Именно так в конечном итоге получается водолазка, в которую не пролазит голова, носок без пятки или подлодка, застрявшая в Антарктиде, хотя по плану она должна быть где-то в Мексиканском заливе.

Ирония в том, что я снова вернулась к работе, где люди постоянно задают мне вопросы. Моя электронная почта стала этаким виртуальным отделом по работе с вязальными клиентами, заваленным бесконечными запросами о пряжах, нитях, моделях, породах овец, магазинах и разных местах по всему миру. Я стараюсь ответить на каждое письмо, но они все приходят и приходят, и иногда, как и с теми записками, я признаю свое поражение и нажимаю «удалить». Что-то я знаю, что-то – нет. Я пытаюсь помочь, когда могу.

Вопросы – это любопытная штука. Замечали ли вы, как часто мы задаем вопрос, с ответом на который уже давно определились? Мы просто закидываем удочку, чтобы посмотреть, выберете ли вы тот же ответ, что и мы. На самом деле нам не важно, что вы думаете о разнице между шерстью мериносовых овец и альпакой, также как не особо хочется знать, что вы думаете о нашем никчемном парне. Нет, мы просто хотим узнать, считаете ли вы, так же как и мы, что из этого мотка желтой пряжи получится симпатичный шарфик. Неважно, что я отвечу, все равно – либо вы купите эту пряжу, либо нет. Либо вы останетесь с Гари, либо порвете с ним.

По правде говоря, даже если пряжа вдруг станет опасна для жизни, мой ответ и тогда не будет иметь никакого значения. И я на это надеюсь, потому что бремя принятия решений за других людей слишком тяжело для моих плеч.

Когда я начала заниматься выпечкой в своем маленьком кафе, небольшая подработка, которая помогала преодолеть очередную навязчивую идею, я вдруг снова оказалась в торговом центре «Бейфер Молл». Я не профессиональный шеф-повар. Я – фанатичный пекарь-моучка. По вес, что клиенты видели, это человек за прилавком. С первого же дня вернулись старые вопросы из Macy's. «Что такое Milky Way?» – спрашивали они. «Насколько крепкий кофе макиато?» Какое соевое молоко мы используем? Они приносили мне свои резюме, они просили меня подписать накладные о доставке, они предупреждали меня о протекающем бачке в туалете или пустом дозаторе мыла.