Заклинатель дождя - [28]

По песку в костюме моряка.

Он с сожалением посмотрел на афишу с Шварценеггером и собрался уходить, складывая в карман зажатую в руке мелочь.

– Постой-ка, братишка, – ни с того, ни с сего киномеханик переменил прежнее решение и дружелюбно протянул руку. – Меня Кириллом Артамоновым зовут. Те, кто знает поближе, – Артамоном. А ты кто будешь?

– Храмов Иван.

– Ну, что, Храм, будем знакомы?! Пошли кино смотреть, раз пришел.

В большом обшарпанном холле стены все еще сохраняли мозаичные панно, повествующие о борьбе народов против колонизаторов.

– Проектор гонять не стану. Для таких дел у меня видак имеется. Да не дрейфь! Моряк салаги не обидит!

– Сколько за просмотр? У меня только двадцать рублей, как на билет дневного сеанса. Хватит?

– За счет заведения, – Кирилл кивнул на мозаичных рабов с разбитыми цепями и устремившихся к сияющему в небесах серпу и молоту. – У нас тут последний остров свободы, равенства, братства и Че Гевары. А революция, братишка, денег не признает, так что иди и наслаждайся пережитками военного коммунизма!

Кирилл открыл обклеенную киношными постерами дверь каптерки, включил свет и, словно впервые, с удовольствием оглядел маленькое, заваленное всяким хламом пространство:

– Как тебе директорский кабинет? – он не без гордости подвел Ивана к стене, на которой висела винтовка Мосина с прицепленным на проволоку ржавым трехгранным штыком. – Настоящая, точь-в-точь, как из «Человека с ружьем». Я ее, дорогушу, в 1993 году из музея революции выменял на ящик паленой водки. Представляешь, вместе с патронами!

– Неужели так просто что-то заполучить из музея? Тем более, огнестрельное оружие… Там же учет, опись экспонатов…

– Скажешь, учет! Плюс инвентаризация всей страны! – Артамонов рассмеялся и с удовольствием развалился в старом «профсоюзном» кресле. – Музей ликвидировали, экспонаты пропили, красные флаги взамен скатертей бабки на картошку выменяли. Книги, шинели, солдатские каски во вторсырье свезли, а фотографии, письма, грамоты и прочую память республики Советов выкинули к едреной матери. Прямиком на помойку!

– Как же люди? Коммунисты бывшие… Просто промолчали? – Иван присел на массивный, обтянутый кожей стул.

– Стульчик, кстати, из кабинета райкомовского секретаря Пронина. Он и теперь нехило устроился, надрывается директором мясокомбината. Так что такие стульчики для его постаревшего зада твердоваты, да и «бумер» в этом плане поприятней «волжаны» райкомовской. Вот и кумекай, нахрена ему теперь Советская власть с ее музеями, флагами и торжественными заседаниями к очередной годовщине, – киномеханик вытащил из маленького холодильника запотевшую бутылку пива. – Хочешь? Холодненькое!

– Я не пью… От чая бы не отказался.

– Чаю, так чаю, – Кирилл сунул кипятильник в заполненную на две трети водой литровую банку. – А что насчет людей, так их никто спрашивать и не собирался. У нас во все времена народ безмолвствует. Так, между прочим, сам Пушкин написал.

Дождавшись первых пузырьков, он щедро сыпанул в воду заварки и накрыл банку помятой брошюрой. Достал с полки пакет сушек и начатую банку варенья из черной смородины:

– Тебе, братишка, рановато без закуски чифирь употреблять. Зато с ним кино много жизненней покажется, да и сюжет прочувствуешь куда лучше!

* * *

– Ну и как тебе фильм? – Кирилл затянулся сигаретой и пустил густую струю дыма. – Впечатляет?

– Ничего подобного просто не видел… – Иван протер вспотевший лоб и, переведя дух, отглотнул из кружки уже помутневшую заварку. – Добро, зло, дружба, предательство, судьба, случай… Все перемешано и в то же время настолько обнажено, даже жутко становится…

– Что ты хотел, миллениум на дворе! Несознательные бабушки пугали нас, самых счастливых на свете детей, пионеров: мол, в двухтысячном году грядет апокалипсис. То бишь конец света, по-русски. – Кирилл усмехнулся и, посмотрев на опустевшую бутылку пива, отглотнул из кружки Ивана. – Вот мы и дождались заветной двойки с тремя нулями. Значит, сатана где-то среди нас. И «кончина мира» не за горами!

– Знаешь, – Иван серьезно посмотрел Кириллу в глаза. – Я в это верю… Для меня апокалипсис начался осенью 1999 года.

– Ты, похоже, все-таки больной на голову… – поперхнулся Артамонов и, прокашлявшись, поставил пустую кружку на стол. – Но мне нравятся такие безбашенные пацаны… В этом поганом городишке либо на иглу надо садиться, либо в отрыв уходить. Я, к примеру, люблю на стакан приседать. Оттого и торчу здесь, потому что, как только появятся деньги, сразу ударюсь в запой…

– Прошлой осенью у меня отец умер, и я с мамой в Немиров переехал, – словно не услышал слов киномеханика Иван. – Здесь творится черт знает что, а местные делают вид, что все в порядке. Они словно не замечают, что город сходит с ума…

– А я-то гадаю, что в тебе не так, – Кирилл раскурил новую сигарету. – Значит, сам не тутошний. Наверное, многое в нашем Богоявленске удивляет?

– Так заметно? Вот уже полгода живу в Немирове, а к его условиям притереться никак не могу. – Храмов нервно покрутил кружку, разглядывая, как скользят по эмали оставшиеся на дне чаинки. – Когда сюда ехали, думал быстро освоиться…