Закат викинга - [40]

Гичита резким голосом приказал мальчишкам прекратить возню. Они мгновенно послушались и в страхе уползли под навес. Веук-Веук последовал за ними, почувствовав, что у хозяина тяжело на сердце, и лучше его не беспокоить.

И вот Гичита отчетливо разглядел, что воин, которого несут белые – его сын Ваваша, и по безжизненно свисающей руке он понял, что Ваваша мертв.

Женщины тоже это поняли, упали на колени и посыпали головы пеплом. Старейшины заслонили лица кожаными покрывалами и медленно отошли в сторону, чтобы не беспокоить Гичиту в минуты его величайшего горя.

Итак, Харальд и Груммох вернулись. Они принесли тело Ваваши и привели хнычущего Хеоме. С ними вернулись еще двое тяжело раненых беотука и один викинг. Все прочие остались лежать на палимой солнцем вершине древнего могильного кургана. Над ними уже кружили птицы, а у подножья кургана рыскали гиены.

Харальд положил тело Ваваши к ногам Гичиты. Его била дрожь от горя и усталости. Он рассказал старому вождю обо всем, что произошло у священного места.

Гичита слушал, раскачиваясь взад и вперед на своей подстилке. Он стонал как раненое животное, переживая страшную утрату. В этот момент под руками женщин забормотали плоские погребальные барабаны, аккомпанируя словам Харальда.

– Гичита, – сказал Харальд, – мой названный отец, наша скорбь безмерна. И твоя, и моя. Мы оба потеряли человека, которого любили. Но слезы и стоны принесут мало пользы, он не вернут смех мертвым губам, зрение мертвым глазам. Ваваши нет. Боги взяли его к себе. Больше мне сказать нечего.

Харальд постоял некоторое время молча, опираясь на «Миротворец», который захватил по дороге, проходя по-над озером.

Лицо его осунулось, постарело, было грязно от запекшейся крови и пыли. Влажные от пота волосы свисали спутанными космами.

Груммох опустился на землю. Силы покинули его, руки опустились. Хеоме стоял между двумя краснокожими воинами. Его тонкие губы кривились, по лицу, точно рябь по воде, пробегала тень, слабое тело время от времени сотрясала судорога. Он был похож на старика в агонии смерти.

И когда долгое молчание навалилось на всех своей тяжестью, как наваливается толстое бревно или бизонья туша, Гичита сделал знак, женщины снова ударили в барабаны. Он поднялся, чтобы произнести приговор, вынести который ему полагалось как вождю племени.

Сначала голос его звучал мертво и глухо, точно шепот ночного ветра в сухой осоке, но постепенно обрел живые интонации и зазвучал громче.

– Члены Совета Старейшин, воины, белые гости, – сказал он. – Пролилась кровь. И слезами пролитую кровь не вернуть. Погибшие воины, белые и краснокожие никогда не вернутся к нам, сколько бы мы не плакали, сколько бы не призывали к отмщению. Ваваша больше никогда не сядет со мной возле костра…

Женщины в ответ на эти слова зарыдали, а старейшины наклонили головы и забормотали заклинания. Хеоме вдруг вздернул голову и начал яростно бить в маленький барабан, который висел у него на шее, ударяя по нему тыльной стороной искалеченных кистей, словно тоже оплакивал погибших.

Гичита посмотрел на него так, будто увидел первый раз в жизни.

– Кому могли бы мы отомстить? – сказал он. – Кто сравнится с теми, лежащими на кургане, добычей волков? Остался только Хеоме. Один Хеоме, который улыбается и бьет в барабан, оплакивая своего брата и воинов. Те из вас, кто потерял друзей или сыновей, вправе требовать его крови. Вы можете потребовать мести для этого негодяя, что стоит и дрожит перед вами. Те из вас, кто хочет этого, возьмите топор и пусть он поговорит с головой Хеоме. Это ваше право, и никто вас за это не осудит. Она принадлежит вам, голова Хеоме, несчастного Хеоме, который хотел быть воином и не стал им, потому что боги отказали ему. Отомстите ему. Возьмите его жизнь, если это хоть как-то утешит вас и поможет легче перенести потерю ваших здоровых сыновей.

Харальд поднял глаза на главного старейшину, который, качая седой головой, сказал:

– У старейшин беотуков так не принято, Гичита. Если бы Хеоме умер не один, а двадцать раз, то и это не вернуло бы наших сыновей.

Харальд приметил, как улыбка выползла на тонкие губы Хеоме, увидел, как блеснули его глаза, как осветились они янтарным блеском. Так сверкают глаза волка, которому удается обмануть охотников и вырваться на свободу.

Харальд высморкался, прочищая нос от смрада, каким наполняло воздух присутствие Хеоме. В душе у него была гнетущая тоска по погибшим друзьям. Он отошел от стоявших под навесом людей и стал на гребне самой высокой скалы.

Он увидел раскинувшееся далеко внизу озеро, и сосны, теснившиеся по его берегам. Он посмотрел на «Длинного Змея», покачивавшегося на волнах, который уж больше не поведет в плавание команда норвежцев, и слезы покатились по его щекам. Он стоял неподвижно. Ветер трепал его мокрые от крови волосы. С глубокой нежностью повторял он шепотом имена своих друзей – Гудбруд Гудбрудссон, Торнфинн Торнфиннссон, Ямсгар Хавварссон, Ваваша…

На какое-то короткое мгновение вспомнил он и несчастного Хавлока Ингольфссона, и как он кричал, и как бесновались птицы на покрытом солью тонущем острове тогда, ночью, давно-давно, и как Хавлока покинули все – и Хокон Красноглазый, и он, Харальд, и даже сам бог Один… Только Дева со щитом говорила о нем по-доброму…