Закат викинга - [21]

Откуда-то спереди до них доносились крики совы. Такие крики беотуки обычно издавали, когда им удавалось выследить добычу.

– Наши люди не ухают как совы, когда видят своего врага, – заметил Гудбруд Гудбрудссон. – Они идут и приканчивают его – молча.

Торнфинн Торнфиннссон заметил, подмигнув:

– Это потому, что нас отличает скромность. Нам воспитание не позволяет хвастаться.

Он снова подмигнул и продолжил:

– Мой дядя, Свен Три Меча из Гульпье фьорда, всего лишь маленьким охотничьим ножом прикончил однажды пятнадцать датчан за одну ночь, пока они спали в зарослях вереска. Потом он вытер нож о траву и отправился домой ужинать. И ни словечка не сказал моей тетушке Бесье. Она спросила, откуда у него пятна на рукаве. Он заявил, что собирал чернику. Однажды он болтался на размохренной веревке над глубоким ущельем, собирая морской укроп целых четырнадцать часов. А когда к нему подошел пастух и предложил вытянуть его, он сказал: «Успокойся, приятель, мне ничего не стоит провисеть на этой веревке хоть до завтрашнего утра». Он был такой скромный, ясно вам?

Ямсгар Хавварссон сказал в своей обычной простоватой манере:

– Конечно, это правда, что мы, люди Севера, избегаем восхвалений и наград. Когда мой отец отправился на корабле в страну франков и сжег там семь церквей, то Папа Римский предложил ему большую награду: стол и постель до конца его жизни в самой крепкой тюрьме города Рима. Другой бы, может, и воспользовался такой милостью, но мой отец предпочел доживать дома со своей козочкой Несси и четырьмя коровками (я забыл их имена) и не воспользовался славой, распространившейся о нем в других землях.

– В самом деле, – заметил Торнфинн, подталкивая Гудбруда локтем, – мы все – очень скромные люди. Будем надеяться, что боги воздадут нам за это.

И когда они так разговаривали друг с другом на бегу, Харальд чуть не споткнулся о Хеоме, который лежал под кустом можжевельника, измученный попытками догнать своих соплеменников.

Груммох поднял молодого человека и перекинул его через плечо.

– Пошли, приятель, – сказал он, – может, ты и не сумеешь убить медведя, но это еще не резон отставать от других и просмотреть охотничью потеху.

Через какое-то время Хеоме начал лягаться, злясь на Груммоха за свое унижение. Но великан решил не обращать внимания на такие проявления дурного характера и продолжал его нести. В конце концов Хеоме затих.

К полудню, когда крики беотуков затихли вдалеке, викинги оказались на полянке, где в углу были навалены плоские камни, заросшие лишайником и диким плющом. В этой груде камней виднелся открытый лаз, точно это было чье-то жилище.

Харальд заглянул внутрь, но тут же отпрыгнул, словно его ударили по лицу. И тут все, кто подошел поближе, учуяли волчий запах.

Харальд крикнул:

– Это волчья лежка. Тут волк с волчицей и целая куча волчат.

Едва он успел объявить эту новость, как на пороге появился огромный серый волчище. Он рычал, злобно помахивая хвостом. Все разглядели его тяжелые челюсти и острые клыки.

– Да, тут, пожалуй, потребовался бы боевой топор, а не уполовник, которым моя бабушка прогнала англичан, явившихся в наш фьорд однажды весной.

– Это дедушка всех волков, – заметил Торнфинн. – Я ничего подобного не видел у нас в Норвегии.

Харальд наверное, отступил бы, уважая право зверя защитить свою жену и детей. Но огромное серое существо неожиданно издало грубый рык и кинулось на викинга, стоявшего шагах в трех от него. Харальд понял, что увернуться было бы глупо, да и выглядело бы это трусостью. Он выхватил охотничий нож и, наклонившись, чтобы дикий зверь не мог задеть его грудь и голову, повернул острие таким образом, что волк в своем прыжке сам распорол себе брюхо.

Когда зверь рухнул на землю, издав предсмертный вопль, Харальд нагнулся и, попросив у волка прощения, вонзил нож в холку. Огромный серый волк затих, только его задние лапы раз или два дрогнули в агонии.

Ямсгар Хавварссон заметил задумчиво:

– Ни один удар не был нанесен так блестяще, даже никем из лапландцев, а они здорово умеют управляться с охотничьим ножом. Если бы я был королем, сын Сигурда получил бы сейчас золотой браслет за храбрость.

– Если бы ты был королем, – заметил Торнфинн Торнфиннссон, – никому бы этот золотой браслет не достался, ты бы запрятал его в дубовую шкатулку и зарыл в землю, а сам бы ходил в рубище. Бывают на свете такие короли, и ты такой же, знаю я тебя.

Пока шли эти пререкания, Груммох подошел к Харальду и что-то прошептал ему на ухо. Харальд кивнул, соглашаясь.

– Хеоме, сын Гичиты, – сказал он, – весь мир знает, что ты храбрый парень. Только твои руки не позволяют тебе проявить мужество. Чтобы ты мог доказать это соплеменникам, я дарю тебе этого волка. Мы скажем, что ты схватился с ним и почти что прикончил его, когда один из наших людей подошел и нанес ему окончательный удар ножом. Как бы ты отнесся к этому?

Какое-то время Хеоме молчал, переводя взгляд с волка на Харальда и опять на волка. Наконец он заговорил, и губы его при этом подергивались:

– Это заставило бы наших людей, по крайней мере, почувствовать ко мне уважение. Они наконец-то признали бы меня мужчиной, за то, что я убил волка безоружным. Но как быть с этими белыми людьми?! Не проговорятся ли они, не выдадут ли наш секрет?