Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио - [7]

– Это и есть то уважение к древним традициям, на котором настаивала императрица. Таким образом, она меня убедила, что, пока общество живет определенными обычаями, ни в коем случае их нельзя искоренять, даже если они являются чуть старомодными.

– Виноват, не понял, – с недоумением признался Куракин. – Вы хотите сказать, что сейчас день? А днем будет ночь?

– Нет, сейчас ночь. Общий день начинается, когда начинается ночь. А сейчас ночь, и какая глубокая!

– Ничего не понимаю, – Куракин взглянул на длинный клюв своей маски. – То есть как… то есть, когда же вы тогда, позвольте спросить, спите тут в Венеции?

– О, в Венеции так весело, что у нас нет времени спать! – Казанова попросил бокал шампанского.

Зная непредсказуемый характер Казановы, Пезаро опять заволновался, что тот ляпнет что-нибудь неблагоразумное. Но когда он увидел, с каким глубоким интересом русские прислушиваются к рассказам Казановы, он приятно удивился, и волнения его исчезли. Глаза Марии Федоровны безустанно моргали, и ее пухленькие щечки покрылись краской. Граф дю Нор тоже попросил бокал шипучки, пока Салтыков тщательно объяснял что-то на ухо озадаченному Куракину, как учитель нерадивому ученику.

– А что Вы еще видели в России? – с любопытством спросила графиня дю Нор.

– Я помню, как в начале лета никто ночью свечей не зажигал, поскольку небо оставалось светлым, и, чтобы понять, наступила ли ночь, из Петропавловской крепости раздавался пушечный выстрел.

– Изумительно! – крикнул Канова, высовываясь из толпы.

– Я помню, – продолжал Казанова, – как однажды зимой, и какой зимой, мои изнеженные венецианские ушки аж окостенели, один поп крестил младенца в ледяной Неве. Во льду прорубили дыру, и поп, держа младенца, как Ахилла, за пятку, макал его в реку.

– Ах! – вскрикнул кто-то из венецианцев.

– Да, детей у нас рано закаляют, – сказал Салтыков.

– А потом я помню Москву. Aх… красавица Москва! Сколько церквей! Сколько колоколов! И все неподвижны. То есть, когда они звонят, они не качаются, как у нас, – глаза Казановы зажглись от воспоминаний. – О, Москва! Вот это настоящая Русь! Сколько щедрости, сколько набожности, сколько глубины человеческой! И сколько соперничества, Ваше Сиятельство, между москвичами и петербуржцами.

– Да, да, к сожалению, это есть, – вздохнул граф дю Нор.

– Ничего, ничего. От диалектики страна только богаче становится.

– Тоже верно.

– А какие чудесные ваши православные службы! Я целыми днями стоял в московских церквях. В буквальном смысле.

– Ха-ха-ха! – засмеялись русские.

– Нет, так и надо. Так и надо. Перед Богом надо чуть поднатужиться. Мы, католики, уж слишком удобно располагаемся на наших скамьях. Уж слишком снисходителен наш Папа Римский.

– А Вы не можете объяснить, Ваше Благородие, – педантично спросила жена Салтыкова, поняв по чрезмерной услужливости Казановы, что титул его был ниже графского, – почему католики крестятся слева направо?

Венецианцы и русские посмотрели друг на друга с живым интересом.

– Это очень просто, сударыня, – Казанова повертел своей тростью, довольный титулованием, с которым к нему обратилась русская графиня. – Дело тут лингвистическое. Как все знают, православная литургия – это греческая литургия. Вы креститесь, произнося греческие слова «агион пневма», а мы латинские «спиритус санктус». У вас сначала ставится прилагательное «святой», а потом существительное «дух». А у нас наоборот: сначала существительное, а потом прилагательное. Следовательно, и порядок крестного знамения вы начинаете с правого плеча и переходите на левое, а мы с левого на правое, то есть, вы идете с востока на запад, а мы с запада на восток.

– Браво! – захлопала графиня дю Нор.

– А почему именно левое плечо, – занудно упорствовала жена Салтыкова, – отождествляется с духом, а правое – с его атрибутом?

– Отличный вопрос! – Казанова взмахнул плащом. – Однако не смею разглашать такие глубокие теологические тайны. Лучше спросить батюшку Феодосия, настоятеля Греческой православной церкви Святого Георгия, тут у нас, в сестьере Кастелло.

– Православная церковь? – заинтересовался граф дю Нор. – У вас есть православная церковь?

– Да. Основана в XVI веке греками, чьи предки бежали из Константинополя после его захвата турками. Если Ваше Сиятельство изволит, завтра можно подгондолить к утрене.

– Отменная идея, синьор Казанова! И если нам позволит наш почтеннейший прокуратор, то я хотел бы попросить Вас возглавить нашу экскурсию.

Цесаревич не только начал питать симпатию к этому красноречивому и эксцентричному венецианцу, он также понимал, что такую лисицу, как Казанова, лучше держать поближе к себе, чем подальше. А то черт знает какой номер он, обидевшись, может выкинуть.

– Конечно, – со скрытой неуверенностью ответил Пезаро, с укоризной поглядывая на Казанову, который, прекрасно уразумев характер этого взгляда, ответил Пезаро саркастической улыбкой.

– Ничего не понимаю, – прошептал Куракин Салтыкову, слегка пошатываясь и клювом маски почесывая свой затылок.

– Я приму Ваше предложение, Ваше Сиятельство, но только при одном условии, – твердо и торжественно сказал Казанова.

– Условие? – насторожился цесаревич. – Какое же это условие?