Закат Карфагена - [196]
Набег Массиниссы поверг город в глубокое уныние, но в домах правящих семей втайне ликовали. Теперь пусть этот хвастун Ганнибал покажет, что он может сделать! Едва только люди начали успокаиваться, теша себя надеждой, что по крайней мере самое худшее позади, как нумидийцы совершили еще один набег на республику. Снова от Кар-Хадашта была отторгнута большая часть территории. Второй дипломатический протест был отправлен в Рим, где сенат все еще «изучал» первый.
Наконец начали приходить сообщения из Рима. Даже не думая выражать Массиниссе какое-либо недовольство, Рим дал Кар-Хадашту высокомерный и уклончивый ответ, в котором намекалось, что Кар-Хадашт сам во всем виноват. Рим отнюдь не доволен ходом событий в Кар-Хадаште. Нет, Рим даже склонен думать, что злоумышленники плетут там сети интриг и ведут город к гибели. Однако Рим, руководствуясь своей беспристрастной благожелательностью, посылает в Кар-Хадашт трех арбитров, которые на месте во всем разберутся. Разумеется, если Кар-Хадашт стал жертвой какой-нибудь несправедливости, арбитры примут необходимые меры. Разумеется. Между тем Массинисса отгрыз на юге еще несколько кусков от республики.
Первые месяцы нового года проходили в мучительном, все усиливающемся страхе перед нашествием извне. Мог ли Кар-Хадашт защитить себя, не имея оружия, кораблей и обученной армии? Город был словно парализован. Принятые реформы проводились в жизнь, но о дальнейших преобразованиях нельзя было и думать. Всеобщее воодушевление, питавшее до сих пор жизненные силы города, было задушено, подавлено. Богатые начали открыто насмехаться и издеваться над Ганнибалом. Число их приверженцев росло. Люди ворчали и ждали, чтобы их подбодрили, а это мог сделать только Ганнибал.
И так встречал Кар-Хадашт новую весну. Но этой весной ни у кого не билось радостно сердце в груди при пробуждении Мелькарта.
Барак был принят в число домочадцев Ганнибала. Здесь он был огражден от ярости отца, по крайней мере на некоторое время. Всеми фибрами своей непокорной и страстно преданной души он привязался к Ганнибалу, и Ганнибал отвечал ему расположением. Барак пытался поддерживать дружеские отношения с Герсакконом, но хотя между ними не было размолвок, Герсаккон становился все более уклончивым и отчужденным, и Барак отказался от дальнейших попыток.
Герсаккон обрел некоторый покой. После перелома в отношениях с Бараком и посещения храма Танит он почувствовал, что одна из грозивших ему опасностей устранена. Но теперь, когда его страх перед женщинами исчез, тяга к ним тоже исчезла. Бесконечная жалость переполняла его душу. Он возобновлял свои споры с Динархом. Придя однажды к философу, он увидел, что дверь в его комнату взломана. У входа стоял стражник, собравшиеся женщины отвечали на его вопросы. Динарх бежал, но, по всей видимости, вовсе не потому, что выдвинутые против него обвинения могли привести его на скамью подсудимых. Одна из женщин сказала, что он соблазнил молодую девушку, а другая добавила, что это случилось с молчаливого согласия матери и только отец девушки, узнав обо всем, устроил скандал. Третья заявила, что Динарх выманивал деньги у женщин — предсказывал им судьбу, выставлял себя пророком и продавал амулеты бездетным. В общем, все это показалось Герсаккону довольно грязной и неинтересной историей, а версий было столько, что по меньшей мере некоторые из них могли оказаться правдой. Но одно было несомненно: Динарх бежал. Впрочем, и это могло быть просто философским выражением чувства юмора.
Стражник обыскивал помещение в надежде найти приспособления для чеканки фальшивых монет, однако Герсаккон не видел для этого никаких оснований, кроме разве свойственной стражникам уверенности во всеобщности преступных инстинктов. За небольшую мзду стражник разрешил Герсаккону войти в комнату, а сам стал бдительно следить за странным поведением этого назойливого человека. На стене был прикреплен кусок папируса с греческой надписью: «Ищите и обрящете». У Герсаккона появилось такое ощущение, словно эти слова были оставлены нарочно для него, а вовсе не в насмешку над полицией. Что ж, по крайней мере ему ясно одно: Динарх — шарлатан, и, конечно, нельзя больше серьезно относиться к догматам веры, которые он проповедовал.
Ищите и обрящете. Эти слова запали ему в душу, вызывая в памяти все его споры с исчезнувшим философом. Динарх, несомненно, хорошо разбирался в сущности тайных религий, даже если он добывал средства к жизни, используя легковерие женщин и их болезни. Главным пунктом в его спорах с Динархом был вопрос о подлинной природе мифа и обряда. Во время их последней встречи Динарх высказался более определенно, как будто зная, что это их последний спор: «Да, это верно. Он здесь в это самое мгновение». Динарх приблизился вплотную к Герсаккону и прошептал: «А что если я бог? Что если ты сам бог?» Герсаккон отпрянул от него. Не потому, что он испугался богохульства, но его испугала мысль, что эти слова могут оказаться правдой. Он понимал, в каком смысле Динарх это сказал. Но тотчас же снова заспорил про себя. Да, верно — «в некотором смысле». Однако он-то искал прежде всего Истину. Путь, Сияние. А не идеи, которые были верны «в некотором смысле».
