Закат империи - [62]

«Плохие новости, Северин Аниций, — писал его тесть, — очень плохие новости! Я потому пишу об этом в самом начале, чтобы ты, пока будешь читать моё письмо, уже заранее настроился на самый решительный лад. Наступают времена, когда нам всем предстоит проявить и твёрдость, и находчивость, и мужество. Наступают тяжёлые времена, сын мой!

Итак, по порядку. На вчерашнем заседании сената, которое происходило в присутствии короля Теодориха, королевский референдарий Киприан заявил, что две недели назад на границе с Византийской империей королевским дозором был перехвачен секретный гонец в Константинополь.

Имени его он не назвал — оно якобы осталось неизвестным, поскольку гонец был ранен стрелой и умер, когда его везли обратно в Равенну. То, что Киприан лжёт, было очевидно, неясно лишь, в чём именно лжёт и для чего он это делает.

После этого он зачитал письмо, найденное при обыске гонца. Оно адресовано императору Юстину и написано нашим общим другом Альбином. Так это на самом деле или не так, мне лично сказать сложно, поскольку сам сенатор, разумеется, отрицал своё авторство, но те идеи и предложения, которые в нём содержались, и ты, и я неоднократно слышали из уст нашего неосторожного друга. Эти идеи хорошо известны, поэтому я не буду их повторять, дабы меня не обвинили в том, что я их разделяю, — на тот случай, если моё письмо вдруг постигнет участь писем Альбина.

Король был явно разъярён, но, пытаясь сохранить перед сенатом видимость объективности, потребовал доказательств подлинности этого письма. И тогда на сцену вышли три шута, три персонажа, о которых можно говорить словами комедии Аристофана:

Взглянуть с небес — вы подленькими кажетесь,

Взглянуть с земли — вы подлецы изрядные.

Каждый из них тебе хорошо знаком. Во-первых, это мерзавец Василий, который был некогда изгнан с королевской службы за то, что, наделав долгов, пытался рассчитаться со своими кредиторами, строча на них доносы в королевскую цензуру. Во-вторых, это Гауденций, которому за его многочисленные преступления та же королевская цензура повелела отправиться в изгнание. Когда же он, не желая подчиниться, устремился под защиту святого убежища, то сам Теодорих приказал ему покинуть Равенну, угрожая в случае повторного отказа заклеймить и сослать силой. О третьем, Опилионе, можно сказать только то, что это родной брат Киприана, а потому все дальнейшие слова излишни. К сожалению, все трое римляне...

И вот эти три преступника, в отношении каждого из которых уже был вынесен приговор (разумеется, не превративший их в порядочных людей), оказались главными свидетелями. Все трое поклялись на Библии, подтвердив, что письмо является подлинным и что они готовы поддержать все обвинения, которые выдвинул королевский референдарий против сенатора Альбина. Союз четырёх негодяев, достойный умиления!

О дальнейшем писать тяжело и грустно. Наш бедный друг был арестован прямо в том здании, где заседал сенат. Отдавая приказ об аресте, король имел такой зловещий и торжествующий вид, что я, кажется, понял его дальнейшие намерения. Видимо, он решил воспользоваться этими обвинениями для того, чтобы разом избавиться от неугодных сенаторов. Поэтому я почти уверен, что арест Альбина первый, но далеко не последний.

В конце заседания сената король распорядился немедленно послать за тобой, чтобы по прибытии в Верону ты смог участвовать в суде священной консистории, перед которым вскоре должен будет предстать наш общий друг. Королевский гонец прибудет или одновременно с моим, или немного позже.

Я тоже бы очень хотел тебя видеть, тем более что наступают такие времена, когда негодяи объединяются, чтобы обвинять людей порядочных. Что ещё нам остаётся делать, как не, объединившись, выступить против негодяев? Я знаю, как тяжело на сенаторов подействовал арест Альбина, и с уверенностью могу предположить, что в решающий момент они окажутся на нашей стороне.

До скорой встречи, и да хранит тебя Бог!»

Глава 16. УСМИРЁННАЯ НАДМЕННОСТЬ

Корнелий откровенно торжествовал и даже не пытался скрывать своих чувств. То, о чём лишь мечтал его друг, удалось совершить ему, неотразимому покорителю женских сердец. Прекрасная Амалаберга лежала перед ним, послушно раскинув ноги, покорясь его могучему мужскому напору. И Виринал старался на славу, вонзаясь в неё такими отчётливо упругими содроганиями, что надменная готская принцесса кусала губы и жалобно, по-детски стонала.

Эта сцена происходила после того дня, когда она сначала пыталась затравить его собаками, а потом даже не посмела воспротивиться решительному поцелую победителя огромных псов. Корнелий понял, что Амалаберга теперь целиком находится в его власти, а всё дальнейшее — дело подходящего случая. Такой случай настал после приезда королевского двора в Верону. Корнелий был сыном и единственным наследником богатого римского всадника, поэтому ему не составило особого труда снять небольшую, но очень изящную виллу в окрестностях города. После этого он вновь послал Амалаберге письмо, в котором самым любезным и вместе с тем непреклонным тоном назначил ей свидание в роще за городскими воротами.