Закат империи - [3]

Осаждённые настолько яростно напали на воинов Теодориха, что те не выдержали и попятились прочь от стен города. Воспользовавшись этим, защитники Равенны перебили всех, кто управлялся с «бараном», и, используя смолу и серу, проворно подожгли его. Пока Теодорих собрал воинов и загнал осаждённых обратно, пока искал воду для тушения, от «барана» осталась лишь гигантская обугленная головешка, а его железную голову осаждённые взяли с собой и выставили на посмешище в бойнице крепостной стены. Вождь остготов заскрипел зубами от ярости и поклялся, что будет осаждать город до тех пор, пока его жители «не начнут есть крыс».

Начались три долгих года осады. Всё это время оба германских вождя ждали, у кого раньше сдадут нервы. Нервы стали сдавать у жителей Равенны. Когда истощились все городские склады продовольствия, голод стал настолько невыносим, что подавлял все остальные чувства, в том числе и чувство стыда. По свидетельствам перебежчиков, мужья вырывали пищу у жён, жёны — у своих детей, а все вместе — у престарелых родителей. Хуже того, по городу носились озверевшие воины Одоакра, врываясь в запертые дома, ибо запертый дом был верным признаком того, что внутри что-то едят, и безжалостно вырывали остатки пищи буквально из глоток его обитателей. Если же им не удавалось ничем поживиться, они начинали их пытать, стараясь добиться признания о спрятанных запасах.

В результате всё большее количество жителей Равенны стремилось любыми путями выбраться из города и сдаться в плен Теодориху, который обходился с перебежчиками весьма милосердно, кормил их и посылал под крепостные стены чтобы те убеждали своих сограждан открыть ворота.

Впрочем, вскоре возникло одно неожиданное обстоятельство, поставившее под угрозу жизни спасавшихся от голода горожан. Дело в том, что те из них, у кого были кое-какие сбережения, драгоценности или золотые монеты, перед тем, как бежать из города, набивали ими свои пустые желудки. Благополучно добравшись до Теодориха, они торопились получить драгоценное содержимое своих желудков обратно. К несчастью, кто-то из воинов-остготов застал одного такого перебежчика за непривычным занятием и понял, в чём дело. После этого многих горожан, бежавших из Равенны, стали находить на полпути к лагерю Теодориха со вспоротыми животами и развороченными внутренностями. Когда число разрезанных людей, большинство из которых были убиты совершенно напрасно, ибо никаких драгоценностей у них не было, достигло тысячи человек, об этом узнал и сам Теодорих.

Поначалу он пришёл в ярость, поскольку вовсе не хотел настраивать против себя жителей Равенны, которую задумал сделать своей будущей столицей. Первой его мыслью было жестоко наказать виновных. Но когда ему сообщили о том, сколько воинов было замешано в этих чудовищных злодеяниях, он поневоле был вынужден подавить свой гнев. Выступив перед войсками, король остготов заявил, что не желает им дурной славы, и пригрозил казнить каждого, кто будет застигнут на месте подобного преступления. Но к тому времени известия об этих злодействах уже достигли жителей Равенны, и количество перебежчиков резко уменьшилось. Тем более что по городу поползли слухи о скорой капитуляции. К Одоакру явился городской епископ и, рассказав о первом случае людоедства, попросил его проявить милосердие и сжалиться над страданиями жителей Равенны.

И вот на исходе третьего года осады ворота наконец открылись и глазам Теодориха предстала небольшая делегация, состоявшая из равеннского епископа, двух слуг и одного из приближённых Одоакра. Именно им было поручено вести переговоры об условиях сдачи города.

— Можете передать моему брату Одоакру, что я ничего так не желаю, как заключения долгожданного мира, а потому гарантирую жизнь ему самому и всем его доблестным воинам, — высоко вскинув голову и надменно блестя глазами, заявил Теодорих. — Чем скорее прекратится бессмысленная вражда между нами, тем быстрее мы раскроем друг другу объятия на дружеском пиру.

Обрадованный епископ поспешил вернуться в Равенну, передал эти слова Одоакру, и на следующий день, 5 марта 493 года, ниспровергатель последнего римского императора и его воины покорно вышли из города, неся мечи рукоятками вперёд в знак отказа от сопротивления.

Теодорих, сидя на лошади, радостно наблюдал за тем, как разоружают воинов Одоакра и как тот, исподлобья поглядывая на своего победителя, приближается к нему в сопровождении двух остготов.

Услышав, как его побеждённый противник судорожно пытается пробормотать фразы, приличествующие данному случаю, Теодорих великодушно поднял руку:

— Оставь это, брат мой, я не нуждаюсь в твоих заверениях. Я жду тебя как равный равного на своём пиру, который я дам через неделю в честь наступления долгожданного мира. Надеюсь, что ты не откажешься принять это приглашение, и за доброй чарой вина мы поговорим о том, как будем управлять этой чудесной страной, где даже зимой бывает теплее, чем у нас летом.

Ошеломлённый Одоакр не поверил своим ушам, а когда наконец решился ответить и поднял голову, Теодорих был уже далеко. Пока в лучшем дворце Равенны шли приготовления к пиру, который должен был ознаменовать окончание борьбы за власть над Италией, вождь остготов проводил непрерывные совещания, то и дело отправлял с поручениями гонцов, вообще был так оживлён и озабочен, словно и не являлся теперь властителем былой Западной Римской империи.