Закат и падение Римской империи. Том 5 - [82]

Сын Константина V и отец Константина VI, Лев IV, был слаб и умом, и телом, и главной заботой его царствования был выбор его преемника. Услужливое усердие его подданных настаивало на том, чтобы юный Константин был назначен соправителем, и сознававший упадок своих сил император исполнил, после некоторых колебаний, их единодушное желание. Царственный ребенок, которому было в ту пору пять лет, был коронован вместе со своей матерью Ириной, а чтобы закрепить народное одобрение, при короновании были совершены все пышные и торжественные обряды, какими можно было ослепить греков и связать их совесть. Различные государственные сословия приносили присягу на верноподданство и во дворце, и в церкви, и на ипподроме; они клялись Сыном Божиим и Матерью Божией. "Да будет Христос порукой того, что мы будем пещись о безопасности сына Льва, Константина, что не будем щадить нашей жизни для его пользы и что будем верными подданными и его самого, и его потомства". Они клялись над древом подлинного Креста Господня, а документ, в котором было изложено принятое ими обязательство, был положен на алтаре св. Софии. Прежде всех принесли эту клятву и прежде всех ее нарушили пять сыновей Копронима от второго брака, а история этих кесарисов и оригинальна, и трогательна. Право первородства устраняло их от престола; несправедливость их старшего брата лишила их наследства почти в два миллиона фунт, стерл.; они не считали данные им громкие титулы достаточным вознаграждением за богатства и власть и неоднократно составляли заговоры против своего племянника и до, и после смерти его отца. Их первую изменническую попытку им простили; за вторую их заставили вступить в духовное звание, а за третью старший из них и всех более виновный, Никифор, был лишен зрения, и четверо его братьев — Христофор, Никита, Анфим и Евдоким — были присуждены к отсечению языка, которое считалось более мягким наказанием. После пятилетнего заключения в тюрьме они спаслись бегством и, укрывшись в Софийском соборе, представили народу трогательное зрелище. "Соотечественники и христиане,— воскликнул Никифор за себя и за своих лишенных языка братьев,— посмотрите на сыновей вашего императора, если вы еще можете признать их лица в этом ужасном положении. Злоба наших врагов не оставила нам ничего, кроме жизни, и какой жизни! Она теперь в опасности, и мы взываем к вашему состраданию”. Усиливавшийся ропот толпы мог бы окончиться государственным переворотом, если бы он не был сдержан присутствием одного чиновника, который при помощи лести и обещаний успел смягчить раздражение несчастных братьев и затем препроводил их из святилища во дворец. Их поспешно отправили в Грецию и назначили Афины местом их ссылки. В этом спокойном уединении и в этом беспомощном положении Никифора и его братьев все еще мучила жажда власти, и они соблазнились предложениями одного славянского вождя, обещавшего освободить их из заключения, облечь в императорскую порфиру и силой проложить им путь к воротам Константинополя. Но афинское население, всегда усердно отстаивавшее интересы Ирины, не доставило ей случая выказать ее справедливость или ее жестокосердие, и пять сыновей Копронима погрузились в вечный мрак и в вечное забвение.

Для самого себя этот император выбрал жену из среды варваров, вступив в брак с дочерью хана хазарского; но для женитьбы сына он предпочел афинскую девушку, семнадцатилетнюю сироту, все богатство которой заключалось в ее личных совершенствах. Бракосочетание Льва с Ириной было отпраздновано с царской пышностью; она скоро снискала любовь и доверие слабого супруга, и он возложил на нее в своем завещании опеку над римским миром и над своим сыном Константином VI, которому было не более десяти лет. Во время малолетства этого сына Ирина искусно и усердно исполняла в делах государственного управления свои материнские обязанности, а рвение, с которым она поддерживала поклонение иконам, доставило ей титул и почести святой, которые до сих пор сохранились за ней в греческом календаре. Но император наконец достиг совершеннолетия; он стал тяготиться материнским игом и стал внимать советам фаворитов одного с ним возраста, которые разделяли с ним его забавы и желали бы разделить с ним власть. Их доводы убедили его, что он имеет право царствовать; их лесть убедила его, что он обладает нужными для того способностями, и он согласился наградить заслуги Ирины вечной ссылкой на остров Сицилию. Но ее бдительность и прозорливость без большого труда разрушили эти опрометчивые замыслы; заговорщики и их подстрекатели были подвергнуты или такому же наказанию, какому хотели подвергнуть Ирину, или еще более строгому, а неблагодарного сына Ирина наказала так, как наказывают детей. После этого столкновения мать и сын стали во главе двух дворцовых партий, а вместо того, чтобы влиять на сына кротостью и стараться внушить ему добровольную покорность, она стала держать его в оковах, как пленника и врага. Императрица погубила себя тем, что стала злоупотреблять своей победой; клятва в верноподданстве, которой она стала требовать для одной себя, приносилась неохотно и с ропотом, а смелый отказ армянской гвардии вызвал свободное и общее заявление, что законный император римлян — Константин VI. Под этим титулом он вступил на наследственный престол и обрек Ирину на одиночество и покой. Но ее высокомерие не помешало ей снизойти до притворства: она стала льстить епископам и евнухам, снова пробудила в сердце монарха сыновнюю привязанность, снова снискала его доверие и воспользовалась его легковерием. Константин не был лишен ни ума, ни мужества; но его воспитание было с предвзятым намерением оставлено в пренебрежении, и его честолюбивая мать старалась навлекать общее порицание на те пороки, которые она сама в нем развивала, и на те поступки, которые сама втайне ему присоветовала; его развод и вторичный брак оскорбили предрассудки духовенства, а вследствие своей неблагоразумной взыскательности он утратил преданность армянской гвардии. Составился могущественный заговор с целью возвратить Ирине престол, и хотя эта тайна была вверена очень большому числу лиц, она верно хранилась в течение восьми с лишним месяцев; наконец император стал подозревать, что ему грозит серьезная опасность и бежал из Константинополя с намерением обратиться за помощью к провинциям и к армиям.