Закат и падение Римской Империи. Том 3 - [39]

Пагубные последствия землетрясения или наводнения, урагана или извержения вулкана очень незначительны в сравнении с обыкновенными бедствиями войны, даже если принимать эти бедствия в уменьшенном размере, до которого они низведены благоразумием или человеколюбием тех европейских монархов, которые развлекаются в часы досуга или упражняют храбрость своих подданных практикой военного искусства. Но в наше время и законы и нравы охраняют жизнь и свободу побежденного солдата, и мирные граждане редко имеют повод жаловаться на то, что их личность или даже имущество что-либо потерпели от войны. А в бедственный период упадка Римской империи, начало которого может считаться с царствования Валента, и благосостояние и жизнь каждого гражданина подвергались опасности, и плоды искусств и усилий целого ряда веков были стерты с лица земли грубой рукой скифских и германских варваров. Нашествие гуннов толкнуло на западные провинции готскую нацию, которая в течение менее сорока лет передвинулась от берегов Дуная к берегам Атлантического океана и своими военными успехами расчистила путь для вторжения стольких племен, еще более диких, чем сами готы. Первоначальная причина этих передвижений скрывалась в отдаленных северных странах, и внимательное изучение пастушеской жизни скифов и татар раскроет нам причины таких опустошительных переселений.

Разнообразие характеров, которым отличаются цивилизованные народы земного шара, можно приписать пользованию и злоупотреблению рассудком, который придает столь разнообразные формы и столь искусственное содержание нравам и мнениям и европейцев и китайцев. Но влияние инстинкта более определенно и более однообразно, чем влияние рассудка: гораздо легче уяснить наклонности четвероногого, чем умозрения философа, и чем ближе подходит положение диких племен к положению животных, тем более похожи эти племена одно на другое и тем сильнее сходство между отдельными личностями. Однообразие и устойчивость их нравов суть естественные последствия несовершенства их способностей. При таком положении всеобщего равенства их нужды, желания и удовольствия остаются всегда неизменными, а влияние пищи и климата, над которым, при более совершенном состоянии общества, берут верх нравственные мотивы, способствует с чрезвычайной силой образованию и поддержанию национального характера варваров. Во все века обширные равнины Скифии или Татарии были населены кочующими племенами охотников и пастухов, которые были так склонны к праздности, что не хотели заниматься земледелием, и были такого беспокойного характера, что не хотели подчиняться стеснениям оседлой жизни. Во все века скифы и татары славились своей непреодолимой храбростью и быстрыми завоеваниями. Приходившие с севера пастухи не раз ниспровергали троны азиатских монархов, а их оружие распространяло ужас и опустошение по самым плодородным и самым воинственным странам Европы. В этом случае, как и во многих других, здравомыслящий историк вынужден отказаться от приятной химеры и поневоле сознаться, что пастушеские нравы, которым обыкновенно приписывались самые привлекательные атрибуты миролюбия и невинности, гораздо более подходят к свирепым и жестоким привычкам военной жизни. Чтоб пояснить эту мысль, я рассмотрю три главных предмета в жизни пастушеских и воинственных народов: I. Их пищу. II. Их жилища. III. Их физические упражнения. Древние повествования подтверждаются опытом нашего времени, и все равно, обратим ли мы наши взоры на берега Борисфена, на берега Волги или Селенги, нам повсюду представится картина одних и тех же природных нравов.

I.Рожь или даже рис, составляющие обыкновенную и здоровую пищу цивилизованного народа, могут быть добываемы не иначе как терпеливым трудом землепашца. Некоторые из счастливых дикарей, живущих подле тропиков, получают обильную пищу от щедрот самой природы, но в северных странах нация из пастухов должна довольствоваться тем, что ей дают стада мелкого и крупного скота. Предоставляю искусству и опытности врачей решить вопрос (если только они в состоянии решить его), в какой степени употребление животной или растительной пищи влияет на человеческий характер и не следует ли смотреть как на невинный и даже, может быть, полезный предрассудок на существующее обыкновение считать за синонимы слова "плотоядный" и "жестокосердый". Однако если мы допустим, что чувство сострадания ослабевает при виде совершаемых в домашней жизни жестокостей, то нам все-таки придется заметить, что отвратительные предметы, прикрываемые утонченным искусством европейцев, выставляются в палатке татарского пастуха во всей их отталкивающей наготе. Быка или барана убивает та же самая рука, из которой он привык получать свою ежедневную пищу, а его окровавленные члены подаются, после очень незначительной подготовки, на стол его бесчувственного убийцы. В воинской профессии, и в особенности во время движения многочисленной армии, исключительное употребление животной пищи, по-видимому, представляет очень солидные выгоды. Зерновой хлеб требует много места и легко портится, а те огромные его запасы, которые положительно необходимы для продовольствия наших войск, могут быть перевозимы с места на место лишь очень медленно и совокупными усилиями людей и лошадей. Но стада мелкого и крупного скота, сопровождающие татар во время похода, представляют верный и сам собою увеличивающийся запас мяса и молока; на невозделанных полях трава большей частью растет скоро и в изобилии, и немного найдется таких бесплодных пустырей, на которых не нашлось бы сколько-нибудь сносной пищи для сильного северного скота. Эти средства продовольствия оказываются тем более достаточными, что тратятся медленно благодаря неразборчивости вкуса татар и их терпеливой воздержности. Они безразлично питаются и мясом тех животных, которые были убиты для стола, и мясом тех, которые умерли от болезней.