Закат и падение Римской Империи. Том 3 - [10]

Составлявшие его дворцовую стражу юпитерцы и геркулианцы вместе с остальными войсками, составлявшими почти две трети всей армии, были безопасно перевезены через Тигр на другой день после битвы. В то время как персы смотрели со стен Ктесифона на опустошение окружающей местности, Юлиан не раз тревожно посматривал на север в надежде, что как он сам победоносно проник до столицы Сапора, так и присоединение его военачальников Севастиана и Прокопия будет совершено с одинаковой храбростью и поспешностью. Его ожидания не сбылись вследствие вероломства царя Армении, который дозволил или, всего вероятнее, приказал своим вспомогательным войскам покинуть римский лагерь, и вследствие раздоров между двумя генералами, которые были не способны задумать или привести в исполнение какой-либо план для общей пользы. После того как император отказался от надежды получить эти важные подкрепления, он согласился созвать военный совет и, выслушав все мнения, согласился с теми из генералов, которые отговаривали от осады Ктесифона как от бесполезного и опасного предприятия. Нам нелегко понять, благодаря каким усовершенствованиям в возведении укреплений город, который предшественники Юлиана три раза осаждали и три раза брали, мог сделаться неприступным для шестидесятитысячной римской армии, находившейся под начальством храброго и опытного военачальника и в изобилии снабженной кораблями, провизией, осадными машинами и боевыми снарядами. Но любовь к славе и презрение к опасностям, составляющие отличительные черты Юлианова характера, служат порукой в том, что он упал духом не от каких-нибудь ничтожных или воображаемых препятствий. В то самое время, как он опасался предпринять осаду Ктесифона, он с упорством и с негодованием отверг самые лестные для него мирные предложения. Сапор, так давно привыкший к мешкотным движениям Констанция, был поражен неустрашимой торопливостью его преемника. До самых пределов Индии и Скифии сатрапы отдаленных провинций получили приказание собрать свои войска и немедленно идти на помощь к своему государю. Но их приготовления были копотливы, а их движения медленны, и прежде нежели Сапор был в состоянии вывести в открытое поле свою армию, он получил печальное известие об опустошении Ассирии, о разорении его дворцов и о поражении самых храбрых его войск, охранявших переправу через Тигр. Его царская гордость была унижена до последней крайности; он стал обедать не иначе как сидя на земле, а его всклокоченные волосы обнаруживали его душевную скорбь и тревогу. Он, может быть, не отказался бы уступить половину своих владений, чтобы спокойно пользоваться остальной, и охотно подписался бы на мирном трактате верным и покорным союзником римского завоевателя. Один персидский министр высокого ранга, пользующийся доверием своего государя, был втайне послан к Гормизду под предлогом переговоров о частных делах; он бросился к ногам Гормизда и умолял его доставить ему случай лично говорить с императором. Как гордость, так и чувство человеколюбия, как воспоминания о его происхождении, так и обязанности его положения, — все заставляло этого принца из рода Сассанидов содействовать такой спасительной мере, которая положила бы конец бедствиям Персии и обеспечила бы торжество Рима. К своему удивлению, он встретил непреклонное упорство в герое, который, к несчастью и для самого себя и для своей страны, не позабыл, что Александр всегда отвергал мирные предложения Дария. Но так как Юлиан сознавал, что ожидание прочного и славного мира может охладить пыл его солдат, то он настоятельно просил Гормизда втихомолку отправить назад Сапорова министра и скрыть этот опасный соблазн от сведения армии.

И честь и расчет не дозволяли Юлиану терять время под неприступными стенами Ктесифона, а всякий раз, как он вызывал оборонявших город варваров сразиться с ним в открытом поле, они благоразумно отвечали ему, что если он желает выказать свою храбрость, то пусть поищет армию великого царя. Он понял, что было оскорбительного в этих словах, и последовал данному совету. Вместо того чтобы раболепно ограничивать военные действия берегами Евфрата и Тигра, он решился последовать примеру отважного Александра и смело проникнуть внутрь персидских провинций, чтобы вынудить своего противника на борьбу с ним, — быть может в равнинах близ Арбел, — из-за обладания Азией. Его великодушие вызвало одобрение и измену со стороны одного коварного персидского аристократа, который для спасения своего отечества самоотверженно принял на себя роль, полную опасности, лжи и позора. В сопровождении нескольких преданных приверженцев он бежал в императорский лагерь, рассказал вымышленные подробности о нанесенных ему обидах, описал в преувеличенном виде жестокосердие Сапора, неудовольствие народа и слабость монархии и смело предложил самого себя римлянам в руководители похода и в заложники успеха. Благоразумный и опытный Гормизд тщетно указывал на самые основательные поводы для недоверия, и легковерный Юлиан, положившись на советы изменника, принял такое решение, которое в общем мнении заставляло сомневаться в его благоразумии и ставило его в опасное положение. Он в течение одного часа уничтожил флот, который был переведен туда из-за пятисот с лишком миль ценой стольких усилий, сокровищ и крови. Были оставлены в целости двенадцать или, по большей мере, двадцать два небольших судна, которые предполагалось вести на дрогах вслед за армией и употреблять на сооружение временных мостов для переправы через реки. Для армии было оставлено провизии на двадцать дней, а остальные припасы, вместе с флотом из тысячи ста судов, стоявших на Тигре на якоре, были преданы пламени в исполнение безусловного императорского приказания. Христианские епископы Григорий и Августин издеваются над безумием Отступника, который собственными руками привел в исполнение приговор божеского правосудия. Хотя их мнения едва ли имеют большой вес в вопросе, касающемся военного дела, однако они подтверждаются хладнокровным приговором опытного солдата, который собственными глазами видел, как горел флот, и который не мог не одобрять ропота солдат. Тем не менее можно бы было привести некоторые благовидные и даже солидные резоны в оправдание принятого Юлианом решения. Евфрат никогда не был судоходен далее Вавилона, а Тигр далее Описа. Расстояние этого последнего города от римского лагеря было не очень значительно, и Юлиан был бы скоро вынужден отказаться от тщетного и неисполнимого намерения провести большой флот против течения быстрой реки, плавание по которой, сверх того, затруднялось во многих местах и натуральными и искусственными порогами. Действия парусов и весел было бы недостаточно; пришлось бы тянуть суда на буксире против течения реки; силы двадцати тысяч солдат истощились бы в этой скучной и низкой работе, и римляне, продолжая подвигаться вперед вдоль берегов Тигра, могли бы только рассчитывать на возвращение домой, не совершив ничего, что могло бы считаться достойным гения или славы их вождя. Если же, напротив того, следовало проникнуть внутрь страны, то уничтожение флота и запасов было единственным способом не отдавать эту ценную добычу в руки многочисленных и деятельных войск, которые могли внезапно устремиться на нее из ворот Ктесифона. Если бы Юлиан вышел из этой борьбы победителем, мы теперь восхищались бы и образом действий и мужеством героя, который, отняв у своих солдат всякую надежду на отступление, оставлял им выбор лишь между смертью и победой.