Закат и падение Римской Империи. Том 2 - [65]

Доносчики, отозвавшиеся на столь любезное приглашение, были достаточно хорошо знакомы с дворцовыми интригами, чтобы направить свои обвинения на друзей и приверженцев Криспа, а император в точности сдержал свое обещание отомстить и наказать. Впрочем, Константин из политических расчетов не переставал выказывать прежнее уважение и доверие к сыну, которого он в ту пору уже стал считать самым непримиримым своим врагом. Были выбиты медали с обычными пожеланиями долгого и счастливого царствования юному цезарю, а так как не посвященный в дворцовые тайны народ не переставал восхищаться его личными достоинствами и уважать его высокое звание, то один изгнанный поэт, прося о своем возвращении из ссылки, взывал с одинаковым благоговением и к величию отца, и к величию сына. Между тем настало время для торжественных празднеств по случаю вступления Константина в двадцатый год своего царствования, и по этому случаю император переехал со всем двором из Никомедии в Рим, где были сделаны самые роскошные приготовления для его встречи. Глаза и уста каждого старались выражать общее счастье, и под покровом происходившей церемонии и притворства были на время скрыты самые мрачные замыслы мщения и убийства. Среди празднеств злосчастный Крисп был арестован по приказанию императора, который в этом случае заглушил в себе чувство отцовской привязанности, но не проникся приличным судье чувством справедливости. Допрос был непродолжителен и производился втайне, а так как было признано уместным скрыть казнь молодого принца от глаз римского населения, то он был препровожден под сильным конвоем в город Полу, в Истрию, где вскоре вслед за тем был лишен жизни или рукою палача, или более мягким способом отравления. Цезарь Лициний — юноша с симпатичным характером — был вовлечен в гибель Криспа, и непреклонная недоверчивость Константина не тронулась ни мольбами, ни слезами его любимой сестры, просившей о помиловании сына, вся вина которого заключалась в его высоком происхождении; она не долго пережила эту потерю. История этих несчастных принцев, свойство и доказательства их вины, формы их суда и подробности их смерти — все это было покрыто таинственным мраком, а льстивый епископ, превозносивший в тщательно обработанном сочинении добродетели и благочестие своего героя, хранит благоразумное молчание об этих трагических событиях. Это высокомерное презрение к мнению человеческого рода налагает неизгладимое пятно на имя Константина и вместе с тем напоминает нам, что один из величайших монархов нашего времени поступил в подобном случае совершенно иначе. Царь Петр, при своем неограниченном самовластии, предоставил на суд России, Европы и потомства мотивы, заставившие его утвердить обвинительный приговор над преступным или, по меньшей мере, недостойным сыном.

Убеждение в невинности Криспа было до такой степени всеобщим, что новейшие греки, чтя память Константина, вынуждены смягчать преступность совершенного им убийства, так как оправдывать его им не дозволяют природные человеческие чувства. Они утверждают, что лишь только огорченный отец убедился, что он был вовлечен в заблуждение ложным обвинением, он тотчас поведал миру о своем раскаянии и угрызениях совести, облекся в сорокадневный траур, в течение которого отказывался от пользования банями и от всяких удобств обыденной жизни, а для назидания потомства воздвиг в честь Криспа золотую статую со следующей достопамятной надписью: «Моему сыну, которого я несправедливо осудил». Столь нравственная и столь интересная история заслуживает того, чтобы ее подтвердили более веские авторитеты, но если мы обратимся за сведениями к самым древним и самым правдивым писателям, мы узнаем от них, что раскаяние Константина выразилось лишь в пролитии крови и мщении и что он искупил умерщвление невинного сына казнью жены, которая, быть может, была действительно виновна. Они приписывают гибель Криспа коварству его мачехи Фаусты, которая из непримиримой ненависти или вследствие отвергнутой любви возобновила во дворце Константина древнюю трагическую историю Ипполита и Федры. Подобно дочери Миноса, дочь Максимиана обвинила своего пасынка в покушении на целомудрие жены его отца и без большого труда добилась от ревнивого императора смертного приговора против молодого принца, в котором она не без основания видела самого опасного соперника ее собственных детей. Но престарелая мать Константина Елена была глубоко огорчена преждевременной смертью своего внука Криспа и отомстила за нее; скоро было сделано действительное или мнимое открытие, что сама Фауста находилась в преступной связи с одним рабом, состоявшим при императорской конюшне. Ее смертный приговор и казнь состоялись немедленно вслед за ее обвинением: она задохнулась от жара в бане, нарочно с этой целью растопленной до того, что в ней не было возможности дышать. Иные, быть может, найдут, что воспоминание о двадцатилетней супружеской привязанности и честь их общих детей — наследников престола должны бы были смягчить суровость Константина и заставить его ограничиться заключением преступной жены в тюрьму, как бы ни казалась тяжкой ее вина. Но мы считаем неуместным взвешивать мотивы этого странного факта, так как он сопровождался такими сомнительными и сбивчивыми подробностями, которые заставляют нас сомневаться в его достоверности. И те писатели, которые нападали на Константина, и те, которые его защищали, оставили без внимания два замечательных места в двух речах, произнесенных в царствование его преемника. В первом из них восхваляются добродетели, красота и счастье императрицы Фаусты — дочери, супруги, сестры и матери стольких монархов; а во втором положительно говорится, что мать младшего Константина, убитого через три года после смерти его отца, оставалась в живых для того, чтобы оплакивать смерть своего сына. Несмотря на положительные свидетельства нескольких писателей, как языческих, так и христианских, все еще остается некоторое основание думать или, по меньшей мере, подозревать, что Фауста спаслась от неразборчивого и недоверчивого жестокосердия своего супруга. Тем не менее вполне достаточно казни сына и племянника вместе с множеством их достойных и, может быть, невинных друзей для того, чтобы оправдать неудовольствие римского народа и сатирические стихи, которые были прибиты к дворцовым воротам и в которых сравнивались между собою блестящие и кровавые царствования Константина и Нерона.