Закат Америки. Впереди Средневековье - [42]

Конечно же, мы делали некий отбор по качеству. Если в постройке, лишённой изящества или просто скверной, можно было отыскать интересный замысел или извлечь из неё некий урок, мы обращали внимание на плюсы и игнорировали все прочее. По это случалось редко. Почти всегда мы публиковали только те проекты или постройки, которыми могли искренне восхищаться сами или которыми искренне восхищался главный редактор. Прочее оставалось за гранью нашего интереса. Таким образом, для архитектора публикация в журнале, где его работу могут увидеть потенциальные клиенты, становится своего рода премией. Мы работали в полном соответствии с иерархией репутаций внутри профессии и послушно следовали моде (это слово, разумеется, не употреблялось никогда, поскольку в архитектуре есть стили, а моды как бы нет), как это делали сами архитекторы. Листая архитектурные журналы полвека спустя, я вижу, что они руководствуются знакомыми мне правилами и сейчас.

Только когда архитектор умирал (а его бюро распускалось) или когда со времени постройки здания проходило так много лет, что объективность становилась возможной, из нашего и других архитектурных журналов, которые вели себя точно так же, можно было извлечь некие критические уроки. Как и сами архитекторы, мы не могли заняться подлинным просвещением публики, клиентов, студентов и других архитекторов.

Тем не менее это упущение компенсируется просветительской работой, которой заняты многие местные отделения союзов архитекторов. Они обсуждают общие для своих членов проблемы, организуют дискуссии, слушают приглашённых лекторов (часть из которых привносит в аудиторию критическое начало), организуют комиссии, занятые детальным обсуждением разных типов конструкций и зданий: школ, больниц, прочих гражданских зданий, городского дизайна. Такая деятельность вряд ли была бы возможна, если бы участники относились друг к другу насторожённо.

Профессиональное саморегулирование охватывает значительно больше сюжетов, варьируя от профессии к профессии. Все вариации имеют в основе интересы членов сообщества при искреннем, как правило, стремлении к продвижению профессии. Часто устав определяет, имеют ли члены сообщества право рекламировать себя, а если имеют, то согласно каким правилам. Чтобы быть принятым в сообщество, обычно нужно пройти те или иные испытания, характер которых определён уставом. Как правило, такие испытания содержательнее и труднее, чем экзамены, которые кандидаты выдержали, завершая учёбу в университете. Мне ни разу не доводилось слышать, чтобы можно было усомниться в оценке, подозревая коррупцию. Такие испытания являются своего рода противоядием против нынешнего обесценивания университетских дипломов уже потому, что были учреждены в XIX или в самом начале XX века. В то время молодой человек мог получить, скажем, юридическое образование, читая книги под персональным кураторством опытного судьи, архитектурное образование через ученичество в солидной мастерской и даже медицинское образование (честно говоря, обычно совершенно неадекватное) — наблюдая за работой терапевта или хирурга и помогая ему. Дополнительным эффектом профессиональных испытаний является то, что благодаря им регулируется число кандидатов, принимаемых в профессиональное сообщество. Если их слишком много относительно имеющегося объёма работ, то это угрожало бы положению всех. Если же их слишком мало, то это сократило бы приток низкооплачиваемых младших сотрудников, принимаемых на определённое время в качестве учеников.

В целом в западноевропейской и американской культуре к профессиональному саморегулированию сохраняется позитивное отношение. В частности потому, что оно относится к внутренним, профессиональным делам, в чем никто не видит угрозы. Тем более что публика обычно мало о них знает. Более того, трудно представить себе, какой иной социальный институт мог бы выступить в роли регулятора внутрипрофессиональных дел. Возможной альтернативой была бы скорее всего тяжеловесная и неэффективная бюрократия или вообще отсутствие регулирования с вполне вероятной в этом случае деморализацией профессионалов — не слишком хорошая штука, чтобы идти на риск.

Самоконтроль тоньше и двусмысленнее, чем саморегулирование. Его функцией является борьба с обманом и другими формами преступности, равно как с поведением, нарушающим профессиональную этику или балансирующим на грани преступления. Самоконтроль очевидным образом совмещается с саморегулированием, когда недостойное поведение коллеги покрывают в интересах профессиональной солидарности или репутации профессии. Нет для профессии более скорого пути к утрате общественного уважения к себе, чем ради чести мундира скрывать явное зло, совершённое профессионалом. Этот урок вновь и вновь разучивают церкви. И это означает, что правила саморегулирования Римско-католической церкви нуждаются в пересмотре. К примеру, в том, что касается обета безбрачия и пола священства.

Укрывание прегрешения имеет более тонкий характер, когда профессиональные сообщества заметно оттягивают решение. Или же если они медлят с тем, чтобы прибегнуть к самоконтролю с его обязанностями, хотя при этом решительно настаивают на его автономии. Это не столь грубая вещь, как прямое укрывательство, однако само лишь торможение дела вызывает порицание и беспокойство публики. Скандальную известность приобрела непримиримость протестантских миссионеров или католических сестёр по отношению к детям и сиротам аборигенов. Но не менее страшны случаи неправильных действий в медицине. Очевидно, что их виновников невозможно защищать. Однако ассоциации медиков без конца, иногда годами, тянут с вердиктом, несмотря на мотивированные жалобы и печальные доказательства