Закат Америки. Впереди Средневековье - [28]

В Южном Лондейле, где уцелело несопоставимо больше потенциальных жертв, все диаметрально противоположно. Пожилые люди часто выбираются наружу. На живых, полных людей улицах для них достаточно привлекательных мест. Они знают магазины и их продавцов, так что не испытывали смущения, прося зайти внутрь поостыть и попить воды. Они не опасались оставлять квартиры и не боялись тех, кто заглядывал их проведать, тем более что многих волонтёров они уже знали в лицо или были с ними лично знакомы. Они в условиях кризиса тоже вели себя так же, как обычно, но только в условиях живого, полноценно функционирующего сообщества.

Кляйненберг углубился в исследование истории возникновения столь острого контраста. Все указывает на то, что в основе лежит качественное различие плотности населения в этих двух районах. Большинство прежних обитателей Северного Лондейла выехало в пригороды, и на их месте не появились новые жители. При столь разреженной населённости торговле было невыгодно держать там магазины. Южный Лондейл сохранил достаточно жителей, чтобы торговля ощущала себя там комфортно. Более того, он привлёк новосёлов, и в таком множестве, что жилья для желающих не хватило. Но это был минимальный недостаток в сравнении с пустынностью Северного Лондейла.

Кляйненберг предъявил немало любопытных деталей идиотизма при общем планировании развития города. Так, в целях экономии была резко сокращена численность социальных работников — исходя из идеи, что в случае необходимости полицейские и пожарные в состоянии выполнить такие функции. Городские власти полагали, что и полицейских, и пожарных обучили этому, коль скоро такое обучение было предписано руководителями городского планирования. Это можно назвать упражнением на тотальную реконструкцию управления, которому предписывается функционировать так же, как функционирует бизнес, ориентированный на прибыль. Кляйненберг выявил: обучение полицейских и пожарных функциям социальных работников не прижилось уже потому, что социальная работа слишком остро противоречила повышенному упору на образ мужественности, которым эти службы пропитаны сверху донизу, от начальников и инспекторов до последнего новобранца.

Федеральное агентство, в руки которого был передан столь важный вопрос, как контроль над заболеваниями, оказалось нечувствительным к природе проблемы и выбрало неподходящую стратегию для исследования. Этот факт вдохновляет мало. Но я не для того изложила эту историю, чтобы отстегать CDC за глупость в данном конкретном случае. И не для того, чтобы показать, насколько один исследователь может быть эффективнее восьмидесяти, когда этот один заранее не решал, что он должен получить в результате изысканий, а восемьдесят, со всеми своими анкетами, явно решили заранее. Мне интересен ход мысли этих восьмидесяти человек. Полагаю, что важно понять их. Они напомнили мне членов совета директоров компании «Энрон», обесчещенной компании по продаже электроэнергии, которая рухнула под грузом раскрытого жульничества. Этих директоров опрашивали в конгрессе по поводу заговора молчания вокруг произошедшего безобразия. Некоторые признались, что их терзали сомнения, но они подавляли угрызения совести, чтобы не войти в конфликт с коллегами.

Среди любых восьмидесяти образованных американцев по крайней мере несколько будут достаточно умны, чтобы сохранять способность критического суждения. Обычно доля даже больше — таков мой обширный опыт общения с американцами. Полагаю, что продуктивным будет вопрос: почему же все восемьдесят вели себя так, как если бы над ними тяготела срочная необходимость объяснить самим себе, что кондиционер и питьё воды помогают бороться с жарой? Неужели они настолько близко приняли ту ветвь статистической работы доктора Дженнера с оспой, что даже не знают историю работы доктора Сноу над исследованием угроз здоровью, которые сопряжены с окружающей средой? Был ли среди них хотя бы один потенциальный Кляйненберг? Если да, то почему он не возражал против явно неадекватной стратегии исследования? Что бы произошло, если бы такое возражение было высказано? Было бы такое высказывание трактовано как полезный вклад или на вопрошающих смотрели бы как на парий, нарушающих порядок? Были ли руководители исследования выбраны по впечатляющим анкетным данным или из-за их знаний, мудрости и отваги?

Все эти вопросы — первопричина того, что отброшена и сама наука, и научный образ мышления. Такое стало бы катастрофой, которой мы не должны дать случиться — если только её ещё можно притормозить и повернуть порядок вещей в обратную сторону.

Эти люди могли вызвать к себе почтение уже тем, что их привлекли к работе в солидном CDC? Или они взялись за работу с полнейшим цинизмом? Нужно разобраться, что за этим стоит. Наши жизни могут оказаться в зависимости от ума и отваги этих людей или им подобных. Ещё важнее то, что сама способность нашей культуры к выживанию зависит от таких людей.

Неужели вклад Дженнера или Сноу и других героев науки в нашу культуру может быть легко уничтожен? В культуре есть люди, подобные Кляйненбергу. И он (я очень надеюсь) не одинок. Из его открытия могут не сделать никаких выводов. И, вполне вероятно, их не сделали. Он сам признает, что эффективные перемены потребовали бы и времени, и денег, а эффектных результатов скорее всего нельзя получить до следующих выборов. Во всяком случае, он выступил с новыми фактами о действительности, а это уже начало. Но если и это будет потеряно, то потеряно будет все!