Захват - [80]

Я остановилась в недорогом отеле, каждый день снимала джип или УАЗ-буханку, и разъезжала по нужным мне точкам. Причем их нужность была спотанной, я ничего заранее не планировала. Удалось увидеть даже камлающих шаманов, но снимать их пришлось скрытно. Из вкусностей отмечу легендарного печеного омуля, которого подавали вечером в ресторане… Действительно, у этой рыбы редкий по изысканности вкус! Сравнить его можно лишь с карским полярным омулем – но там рыбу не подают на фарфоровом блюде. В антураже – соленый ветер, небритые рожи команды, костер, водка и грязные миски… :)

В предгорьях я поднялась на двести метров за два с половиной часа, поставив себе такую мини-задачу… было нелегко, один метр поднималась 1—2 минуты! Однако, взобравшись на небольшую седловину, я обнаружила, что сердце в порядке, и не болит. Кроме того, выяснилось, что я безбедно (без гипертонических последствий) протащила почти шесть кг! Не потому ли, что уже скинула десять в Гималаях?… Конечно, я не долезла до вершины сакральной Жимы, но это и не стояло в планах, я трезво себя оценила, так как пошла одна, а катер должен был вернуться за мной только вечером.

Высота по GPS от уровня моря, куда я доползла, оказалась 630 м. На Байкале сакральные числа – 3 и 6, многое построено на них. Даже его длина 636 км! Может быть, одна из монет «63» – была об этом? Если кратко, я была в полном счастье от поездки – одна, совершено свободная, ни с кем не связанная… иду, куда хочу, и когда хочу. Остров красивейший, энергетический, и все время почему-то хотелось петь! 8)

Да, в Байкал и чудесный Ольхон я влюбилась. А уж сколько наснято! Наверное, это будет частью большого фильма о вере, посвященной шаманизму. Посмотрим…

Но все хорошее быстро кончается – вернулась, дома проблемы. Не дают человеку все время быть счастливым, не положено!

…А эта маленькая история произошла, когда я уже возвращалась из Иркутска. Мы томились у стойки, в ожидании посадки на самолет, но дверь на выход пассажирам все никак не открывали. Прошло полчаса…

Народ начал хмурить лики и, недобро жужжа, скапливаться у дверей. Наконец, молоденькая служащая аэропорта встала у стойки проверки посадочных талонов. Мы загрузились в автобус, и он повез нас к самолету. Но и там нас не выпустили, оставив в ожидании за закрытыми дверями. Я стояла у окна, и увидела, что вокруг самолета бегают с рациями люди, словно пришло сообщение о бомбе. Рядом стояла полицейская машина со включенной «мигалкой».

Вскоре прямо к трапу подъехала «скорая помощь». Из нее вышла грузная пожилая женщина, а следом врачи выкатили прогулочную коляску с ребенком. О чем-то переговорив со стюардессой и дежурным, женщина взяла ребенка на руки и быстро, хотя и с трудом, взошла по трапу на борт. Вещей у нее не было…

«Скорая» уехала. Коляска с пустой пластиковой бутылочкой осталась сиротливо стоять у колеса самолета.

Наконец, нас выпустили. Я подумала, что привезли очень больного ребенка откуда-нибудь из глубинки, на срочную операцию, в Москву. Хотя странно, что с ней поехала бабушка, а не родители… Вскоре я забыла об этом, и мирно дремала в кресле №9, в передней части салона.

Через несколько часов организм запросился в клозет. У нашего «Боинга» отхожие места для народа находятся только в хвосте. До кучи, один из туалетов закрыли на ремонт. В результате по всему салону нервной змеей вытянулась очередь страждущих. Я медленно двигалась к заветной цели. На мне был надет зеленый «рыболовный» жилет, все карманы которого топорщились, набитые сувенирами и камешками, купленными в дьюти-фри Иркутского аэропорта. Наконец, когда мы дошли почти до хвоста, я увидела этих двух – бабушку и ребенка.

…Совершенно измученная длинной дорогой и горем, бабушка сидела в среднем ряду, и, свесив седую всклокоченную голову, крепко спала. Одета она была бедно, а натруженные узловатые пальцы покоились на внушительном животе. У прохода сидела, очевидно, ее внучка. Это был тот самый ребенок, которого привезла карета «скорой». Маленькое, худое, но симпатичное существо, лет четырех, с двумя жидкими косичками и унылыми бантиками на них. Она была одета в розовую кофточку и дешевые колготки, а ее сандалии едва доставали до сиденья впереди. На вид она была совершенно цела и здорова, хотя, возможно, просто не могла ходить. Девочка тихо лепетала сама с собой, не подозревая, что чем-то очень серьезно больна, и что из-за нее задержали рейс. Она делала разные непонятные движения руками, мотала головой, теребила свои бантики и постоянно обращалась к стоящим рядом людям, которые не слышали ее, стоя стеной, как крестоносцы, на пути в сортир.

Я подумала, что этому существу, должно быть, очень скучно: бабушка спит, лететь – часами, и никто с ней не поиграет, не поговорит… даже игрушку в дорогу не дали!

Наконец, я подошла вплотную к ее сиденью. Девочка подняла на меня глаза, и меня как ударило током – это были глаза олигофрена. Она смотрела непонятно куда, в разные стороны… не в силах сосредоточиться, вновь принялась лепетать о чем-то, только ей ведомом. Я не разбираюсь в этих страшных болезнях, но, с точки зрения здоровых людей, это был типичный даун! Понятное дело, никто даже не поймет, на каком языке она лепечет.