Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачева - [163]

Дело в том, что как раз в это время в Москве, по крайней мере пятью разными пиратскими изданиями, вышла брошюра о Горбачеве из нашей американской книжки «Behind the High Kremlin Walls» и британской, но там под другим названием «In side the Kremlin». При отсутствии какой-либо политической литературы брошюра пользовалась бешеным спросом и мгновенно стала бестселлером номер один в стране. Где мы ее только не встречали — на улице Горького (бывшей и будущей Тверской), от здешнего Гайд-парка Пушкинской площади до Красной, на ярмарках на Старом Арбате и в Измайлове, в подземных переходах, у станций метро. Один из продавцов держал рекламный плакат «Американские писатели Владимир Соловьев и Елена Клепикова против Михаила Горбачева», а другой выкрикивал наши биографические данные — что Соловьев и Клепикова бывшие члены ЦК, которые работали на британскую разведку и стали невозвращенцами во время зарубежной поездки. Из московской прессы мы узнали, что поначалу продавцов забирали в милицию и штрафовали, а экземпляры нашей брошюры конфисковывали, но когда мы приехали в Москву, она продавалась уже совершенно свободно и безнаказанно — по трешке, независимо от издания. В кулуарах комсомольского съезда Горбачева спросили о нашей брошюре — он ответил, что она у него есть, но от комментариев воздержался. В это время как раз вышел указ об уголовной ответственности за оскорбление президента — так Горбачев пытался обезопасить свою персону от критики. Кто-то шутил, а кто-то говорил всерьез, как бы нам не попасть под действие этого указа, не стать его первыми жертвами. Тем более, у одного из нас был дополнительный грех перед Горбачевым: за несколько месяцев до приезда в Москву Владимир Соловьев опубликовал в «Крисчен Сайенс Монитор» статью под лапидарным названием «Горбачев должен уйти». Наши друзья знали об этой статье по пересказам зарубежного радио, и почти все единодушно ею возмущались — как и нашим интересом к Ельцину.

Вот что мы сразу же поняли, вернувшись в Москву, — ставка Горбачева на творческую интеллигенцию, с ее авторитетом и влиянием в обществе, полностью себя оправдала, та сохранила ему верность даже в трудные для него времена. Естественно, эта верность еще больше отдаляла интеллигенцию от народа — как и самого Горбачева. Какой-нибудь всего год назад московская либеральная интеллигенция составляла авангард перестройки, а претендовала быть мозгом и совестью нации. Время показало, что претензии эти необоснованны. Интеллигенты-либералы не сумели сориентироваться в стремительно меняющейся общественно-политической ситуации, недооценили того же Ельцина, но главное — так и не поняли, что демосу недостаточно зрелищ гласности, ему еще нужен хлеб перестройки. Разговоры московских интеллектуалов, что «не хлебом единым жив человек» и что «Сахаров важнее сахара», показались нам лицемерными: народ и интеллигенция были поставлены в разные экономические условия, и можно понять раздражение народа не только на партократию, но и на интеллигенцию. Предварительное возмездие последней за ее отчуждение от народа и равнодушие к его нуждам состояло в том, что интеллигенцию относило назад, она больше не поспевала за движением русской истории. Как ни странно, в итоге интеллигенция оказалась меркантильнее народа, а народ, которому терять было все равно нечего, обгонял ее в политическом развитии. Гласность ему казалась недостаточной не только потому, что у него не было «хлеба», но и потому, что гласность была только первой стадией демократии, следующая — свобода.

Этой-то свободы и побаивалась интеллигенция, опасаясь потерять при ней свое привилегированное положение в обществе. Можно даже сказать, что она не хотела делиться с народом полученной ею от Горбачева свободой, как и увеличившимися при нем материальными благами. Конечно, не одними только меркантильными причинами объясняется занятая интеллигенцией яростная прогорбачевская позиция в этот ответственный момент русской истории, и мы уже писали о других мотивах. Между прочим, опять возобновились обвинения Ельцина в необольшевизме, и Андраник Мигранян, сильно перевирая высказывания Ельцина, писал буквально следующее:

«На новом витке мы вновь сталкиваемся с психологией люмпенского социализма, о котором писал Маркс… Я бы назвал Ельцина таким необольшевистским лидером, центральным пунктом выступлений которого является то, что в общем-то было лейтмотивом всех большевиков как до, так и после революции — призыв вернуть народу награбленное… Те настроения, которые сделали Ельцина популистским лидером, очень опасны… Путь на перераспределение имеющихся благ — это тупиковый путь в грядущее новое рабство. Очень скоро оказывается, что уже нечего перераспределять. А дальше… террор, репрессии…»

Другой напуганный набирающей скорость низовой революцией интеллигент, ленинградский поэт Александр Кушнер, втолковывал нетерпеливым советским гражданам, что «нам необходим эволюционный, долгий процесс привыкания к демократии… Между тем очень многие в стране сейчас настроены слишком горячо, желают ускорить процесс, отказываясь при этом от поддержки Горбачеву. Вместо него выдвигают каких-то других деятелей, на мой взгляд, достаточно сомнительных» — осторожный поэт не решился назвать Ельцина по имени, но и так ясно, кого именно он имел в виду.