Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачева - [133]

В настоящее время в странах Западной Европы проживают, по крайней мере, три его бывших сокурсника по юридическому факультету: чех Зденек Млинарж и бывшие граждане Советского Союза Фридрих Незнанский и Лев Юдович. С двумя другими его бывшими товарищами по нашей просьбе были проведены интервью в Советском Союзе. Так что мы сравнительно легко можем восстановить те 5 лет (с 1950 по 1955), которые Горбачев провел в Московском университете. Здесь, правда, необходимо сделать поправку на неизбежную абберацию (с тех пор прошло более трех десятилетий) и на возможную личную пристрастность либо политическую тенденциозность рассказчиков. Мы приводим лишь те характеристики, которые совпадают сразу же у нескольких свидетелей.

Сокурсники Горбачева единодушно отмечают, что в свой первый университетский год он производил почти комическое впечатление, его товарищи посмеивались над его провинциальными манерами и грубостью, откровенно карьеристским настроением, обескураживающим невежеством, неладами с русским языком — неправильным ударением во многих словах и южно-украинской огласовкой буквы “г“, которую он выговаривал как “х“ (эти артикуляционные погрешности сохранились у него до сих пор).

Как иногородний студент Горбачев жил в университетском общежитии на Стромынке, которое при Петре Великом было казармой Преображенского полка, а после революции надстроили новые этажи. Всего в этом общежитии проживало около 10 тысяч студентов: в каждой комнате от 7 до 25 человек, на каждом этаже был общий туалет с умывальниками и общая кухня, на дворе общая баня. Среди студентов большинство были демобилизованные, которые принесли с собой в университет фронтовую привычку.

Как вспоминает Зденек Млинарж, пили по любому поводу — от семейных до государственных праздников либо просто потому, что находились деньги на водку. Чех Млинарж поначалу удивлялся русской норме — стакан, который выпивали залпом, и только тогда начинался настоящий загул. Судя по рассказам бывших студентов юридического факультета, Горбачев поначалу с удовольствием участвовал в подобных пирушках, но пил мало. Это отдаляло его от товарищей, а по воспоминаниям его соседа по комнате, у многих даже вызывало подозрение: а не стукач ли он? Ибо о некоторых пьяных разговорах на политические темы уже на следующий день было известно в деканате, и многих ребят таскали на допросы. “Мы все упивались в доску и ничего на утро не помнили. Он один весь вечер был трезв, как стеклышко, и все помнил. Больше просто некому, — вспоминает все тот же его сосед по комнате. — Подозрения еще больше усилились, когда нас распределили на практику — кого куда: в суд, в прокуратуру, в тюрьму для уголовников, а Миша выбрал Лубянку. Это в те-то годы, когда там полно было политзаключенных и черт знает что творилось! У него точно была там своя рука. Тогда мы уже перестали сомневаться и старались наши вечеринки проводить в его отсутствие. А то слишком накладно. И опасно. Да он и сам после того, как вступил в партию и устроился на Лубянку, стал нас чураться и забросил учебу — он тогда другую карьеру делал“.

В 1954 году, через год после смерти Сталина и за год до окончания Горбачевым университета, с большой помпой было открыто новое здание Московского университета на Ленинских горах, и Горбачев переехал в новое общежитие, которое казалось царскими хоромами по сравнению с прежней казармой.

К тому времени Горбачев уже был женат, и год в элитарном общежитии на Ленинских горах был самым счастливым периодом в молодости Михаила и Раи Горбачевых. В семейном и бытовом отношении — но не в политическом.

Рая Титаренко была на два года младше и училась на философском факультете (на кафедре марксизма-ленинизма). Это важно уточнить, ибо в мировой печати, особенно после триумфального визита четы Горбачевых в Англию накануне Рождества 1984 года, Раису Максимовну Горбачеву стали не только сравнивать с западными звездами типа Жакки Онасис и принцессы Дайяны, но и называть философом и, по крайней мере, человеком с философским образованием. Она сама, поддерживая эту репутацию, в ответ на просьбу журналистов сказать что-нибудь или процитировать после посещения Шекспировского театра в Стратфорд-на-Эйвоне, кокетливо ответила: “Я — доктор философии, поэтому все, что я скажу, будет крайне скучно“.

Да и что на самом деле она могла сказать?

На философских факультетах советских университетов проходят не Платона, Аристотеля, Спинозу, Канта, Шопенгауэра, Ницше и Кьеркегора (три последних в СССР были запрещены), а именно классиков марксизма-ленинизма.

В те же времена, когда будущая жена будущего советского вождя была студенткой, штудировали главным образом произведения самого Сталина и частично им самим написанный “Краткий курс“, который от начала до конца являлся фальсификацией. Даже многие произведения Маркса, Энгельса и Ленина были запрещены и, скажем, чтение “Завещания“ Ленина с не очень лестными отзывами о Сталине приравнивались к государственной измене. Что же касается произведений Сталина, то их заучивали чуть ли не наизусть, чтобы потом с тем же ортодоксальным упорством вбивать в головы следующих поколений. Так что единственное, что могла без пяти минут “первая леди“ СССР процитировать в Стратфорд-на-Эйвоне, так это что-нибудь из заученных ею в университете трудов Сталина.