Заговорщики в Кремле: от Андропова до Горбачева - [125]

Так произошло и на этот раз. Пока Григорий Романов находился в Эфиопии, был снят его сторонник начальник Генерального штаба, а де факто — министр обороны маршал Николай Огарков.

Помимо ведомственной субординации — Романов как секретарь ЦК курировал вооруженные силы страны — его связывала с Огарковым идеологическая близость. В журнале “Коммунист" и газете “Красная звезда" Огарков — вразрез с официальной партийной линией — выступил сторонником первого ядерного удара, не говоря уже о его знаменитой пресс-конференции осенью 1983 года, когда он полностью оправдывал уничтожение корейского пассажирского самолета и предупреждал, что так будет и впредь с любым нарушителем священных советских границ. Во всем поддерживая Огаркова, Романов требовал от Политбюро официального согласия на уход на пенсию министра обороны больного Устинова и назначения на его место Огаркова.

В начале сентября в высших военных кругах в Москве считали Это событие неизбежным и ждали его со дня на день. Поэтому смещение маршала Огаркова было для всех неожиданным и произвело шоковый эффект среди кремлевской партийно-военной элиты. В том числе на самого Огаркова: вечерний выпуск газеты “Известия" с сообщением о том, что он все еще в должности Начальника Генштаба провожал финскую военную делегацию, продавался в московских киосках в то самое время, когда по радио было объявлено о снятии его с поста — без какого-либо объяснения причин.

Сентябрьская опала Огаркова была направлена не лично против него (его задело рикошетом), но явилась результатом закулисных кремлевских интриг против Романова, который и сам по приезде из Эфиопии внезапно исчез из поля зрения и не появлялся ни на одной из совершенно обязательных для него кремлевских церемоний — типа вручения наград Черненко 27 сентября или Гришину 4 октября. Обе эти церемонии подробно освещались советскими средствами массовой информации — сообщениями по радио и телевидению и публикацией фотографий на первых страницах во всех без исключения советских газетах. Причем, если в газетах перечисление участников таких церемоний — дело рутинное и привычное, то по телевидению это было сделано впервые в день церемонии вручения награды Черненко: диктор зачитал огромный список из 27 имен партийных и правительственных руководителей, не считая награжденного генсека и вручавшего ему награду Устинова. Столь длинный список, в котором отсутствовал Григорий Романов, был наглядной демонстрацией его поражения в войне с Горбачевым. На этой показательной церемонии тому был и ряд других свидетельств: рядом с Черненко, по левую руку от него, победоносно улыбаясь, стоял Михаил Горбачев (через неделю, при вручении награды Гришину, Горбачев снова стоял рядом с Черненко, хотя на этот раз по другую сторону).

Поразителен был и сам факт внеочередного присуждения наград Черненко — обычно кремлевские лидеры получают их по круглым юбилеям, а Черненко они достались на этот раз в 73 года: редчайший случай в кремлевской жизни. И в своей ответной речи Черненко обмолвился в высшей степени странной фразой, которую можно понять только в контексте разгоревшейся кремлевской борьбы: “Я принимаю эту награду в самый ответственный и, честно говоря, очень нелегкий период моей вот уже более чем пятидесятилетней работы в рядах КПСС".

Вряд ли Черненко говорил о состоянии своего здоровья — это вовсе не в кремлевских нравах. Это также не могло относиться к состоянию дел в стране — за более чем пятидесятилетний партийный стаж Черненко, в ней происходили несравненно более драматические события: коллективизация, голод, “великий террор", война с финнами, война с немцами, смерть Сталина, XX антисталинский съезд партии, снятие Хрущева, переворот Андропова, да и много других, — все не перечислишь. Сейчас, во всяком случае, — внешне, в жизни империи вроде бы наступило некоторое затишье. В империи — да, но не в Кремле. Вот почему эту странную и отнюдь не случайную фразу Черненко отнести больше не к чему. Она имеет отношение только к кремлевской борьбе, в которой Черненко взял сторону Горбачева, за что и получил свою внеочередную награду — Золотую звезду Героя социалистического труда и орден Ленина.

В Москве в это время распространялись слухи — скорее всего, сторонниками Горбачева, — что смещение Огаркова и ожидаемое вскоре снятие Романова являются вынужденной и ответной мерой на предпринятую ими попытку переворота.

Исход кремлевской борьбы казался уже предрешенным — как и незавидная судьба обоих “заговорщиков“. На октябрь был назначен экстренный пленум Центрального Комитета, на котором, как откровенно сообщали западным журналистам представители Кремля, должны были произойти важные персональные перемены. Иначе говоря — победа Горбачева закреплена официально, а Романов выведен из состава Политбюро и Секретариата. Главный редактор “Правды" Виктор Афанасьев, опережая события и выражая свое верноподданничество победителю, в беседе с японскими журналистами назвал даже Горбачева “вторым Генеральным секретарем" — должность, отсутствующая как в партийном уставе, так и в советской политической реальности. Через несколько дней, однако, редактор вынужден был взять свои слова обратно, дезавуировать их, ибо в середине октября события приняли совершенно неожиданный поворот.