Заговорщики. Книга 2 - [55]

Шверер не уставал благодарить бога за то, что всевышний уберёг его и от крючьев в подвале и от пули или петли в числе четырех тысяч девятисот восьмидесяти человек, казнённых Гитлером по спискам «особой комиссии». Какое счастье, что Кроне предложил ему тогда только скромную задачу в Растенбурге, без каких бы то ни было гарантий на будущее! Обещай ему заговорщики командование Восточным фронтом или хотя бы руководство большой операцией против русских, и — кто знает? — устоял ли бы Шверер против такого соблазна? Не пошёл ли бы и он против фюрера и не болтался ли бы и он на крюке рядом с Вицлебеном?..

Да, события 20 июля сыграли большую роль в жизни Шверера. Они сразу выдвинули его на видное место и сделали его постоянным участником военных совещаний в имперской канцелярии. Ах, эти совещания!.. Эти последние ночи, когда уже стала ясна картина общего поражения, когда пальцы участников, подобно загнанным крысам, метались по карте, когда напрасны стали поиски выхода из ловушки, в которую завела генералов военная безграмотность фюрера или, вернее говоря, завели себя сами генералы потворством маниакальной вере ефрейтора в то, что какие-то высшие силы дали ему знания и власть полководца…

Память Шверера жадно удерживала подробности этих ночных сборищ, которые Гитлер любил называть «разбором ситуации», хотя никаких разборов в действительности не бывало. Были доклады Гудериана, Кейтеля, позднее Кребса, Йодля, умевшего ловко обходить все неприятности. В ответ, как правило, бывал истерический крик Гитлера, противоречивые приказы, непостижимое упрямство, позволявшее ему не видеть самого очевидного…

Длинные трудные ночи в штабе, езда в автомобиле по разрушенному Берлину, ставшему похожим на каменный лабиринт. Фоссштрассе с мрачным фасадом имперской канцелярии, построенной Шпеером по личным наброскам фюрера, такого же бездарного архитектора, каким незадачливым он оказался в роли правителя и полководца. Здание, растянувшееся по всей Фоссштрассе от площади Вильгельма до улицы Германа Геринга, уже мало походило на резиденцию правительства: стены местами обвалились и по всей длине были выщерблены осколками авиабомб. Вместо зеркальных стёкол окна глядели на улицу слепыми щитами из фанеры или железа. Когда Шверер впервые прибыл на совещание, весь цоколь дома был уже заложен мешками с песком и изуродован покатыми бронированными входами в подземелья убежищ. Все было уныло, грязно, обшарпано. Только молодые, огромного роста часовые, как в лучшие времена, стояли ещё у двух действующих подъездов: у одного в левом крыле для членов нацистской партии и у другого в правом — для военных. Эти парни были, казалось, олицетворением силы армии. Но когда Шверер впервые попал внутрь здания, то увидел, что эти наружные часовые были только декорацией. По ту сторону двери Шверера встретил караул из офицеров СС, — это была подлинная охрана гитлеровской резиденции. Эти уже не только не брали на караул своими автоматами, но даже не считали нужным козырнуть генералу. Они молча протянули лапы за пропуском. Бесцеремонно сверили с оригиналом наклеенную в удостоверении фотографию, направив в лицо генералу ослепительный луч фонаря. На каждом повороте длинных переходов стояли такие же караулы, происходила такая же тщательная проверка, пока, наконец, подавленный Шверер с закушенной от досады губой не переступил порога личных апартаментов фюрера, полагая, что сейчас он изольёт обиду кому-нибудь из коллег-генералов. Но именно тут его и задержали дольше всего. Ему прежде всего предложили сдать оружие, без церемоний взяли у него из рук портфель и с обидной тщательностью перерыли его содержимое, как будто между листами доклада или завёрнутый в оперативную карту там лежал динамит. Наконец ему предложили снять шинель, и ещё один эсесовец с наглой мордой взглядом ощупал каждую выпуклость на генеральском мундире, карманы, бриджи. Однако даже это поразило теперь Шверера меньше, чем готовность, с которой другие участники совещания сами протягивали свои портфели для обыска и, словно ненароком, под взглядом эсесовца проводили ладонями по своим плоским карманам, поспешно вытаскивая из них единственное, что считали возможным возить сюда, — портсигары и футляры с очками. На глазах Шверера все это проделывали и Гудериан, и Йодль, и даже приехавший последним Кейтель. Повидимому, здесь не верили никому, боялись всех.

Исключение составлял кое-кто из генералов СС да вошедший свободной походкой, уже знакомый Швереру группенфюрер Кроне. Швереру было известно, что Кроне выполнял теперь обязанности офицера связи Гиммлера при рейхсмаршале Геринге. Шверер пристально смотрел в лицо группенфюреру, готовый угодливо улыбнуться, как только встретится с его взглядом. Но группенфюрер делал вид, будто не видит маленького генерала. Кроне по-приятельски протянул руку личному адъютанту Гитлера штурмбаннфюреру Гюнше, покровительственно положил руку на плечо подполковнику генерального штаба — военному адъютанту фюрера.

Шверер отлично помнил все слухи об источнике могущества того или иного эсесовца, о действительных причинах карьеры того или иного генерала, но подлинное лицо этого Кроне оставалось ему непонятным. О нем никто ничего точно не знал. Одни считали его креатурой Геринга, другие — соглядатаем при нем его смертельного врага Гиммлера. У Кроне, повидимому, не было близких друзей, но никто не знал и его открытых врагов.