Заговоренный меч - [83]

Это ему удалось не сразу. Прошло еще два года, пока привыкшие к древней степной воле казахские роды начали аккуратно присылать необходимые средства на содержание ставки и войска. Лишь когда по приказу хана привязали к конским хвостам и проволокли по земле несколько задержавших подать старшин, остальные задумались. А там, где легкомысленные старшины и бии подняли аулы на вооруженное сопротивление, пришлось, по испытанному дедовскому методу, сжечь аулы. Смрадные трупы остались на пепелищах, и долго еще кружили вороны там, где недавно жили люди. И люди эти были казахи…

Перед самой своей смертью мудрый Котан-жырау спел:

О, как бодр и весел на людях хан Джаныбек,

Но следы тайных слез вижу на его лице!

Плакал или нет хан Джаныбек, железной рукой заставляя подчиниться себе все роды и племена, в конце концов не имеет большого значения. Во всяком случае, когда народный жырау пишет о его слезах, то это означает понимание и сочувствие его политике. Низкорослая, чахлая трава читир-кокпек, растущая в тени осоки, убивает животных. Чтобы обезопасить свой скот, эту траву беспощадно выпалывают, где только не встретят. В степи вырос Джаныбек и узнал эту степную мудрость. Кто знает, каким был бы он, если бы рос с других краях и в другое время!..

И вот наконец степь Дешт-и-Кипчак от Тобола и Есиля до Чу и Голубого моря и от Джунгарских ворот до Жаика фактически подчинилась ему. Только теперь это объединение можно было назвать государством. Предстояла война за города Северного Туркестана и поход за Жаик, где кочующие в междуречье Жаика и Едиля племена Младшего жуза так и не признали его власть. Как издавна принято у степных ханов, предстоящую кампанию хан Джаныбек решил обсудить в кругу самых близких людей, прежде всего братьев и сыновей.

* * *

Троюродными братьями по общему прадеду своему Урус-хану были Керей и Джаныбек. У Керея было четыре сына: Бурундук, Шайхин, Санджар-Жахан и Жахан-Бехты. У Джаныбека девять: Жиренче, Махмуд, Касым, Бусаид, Адик, Жаным, Камбар-батыр, Тыныч, Уснак и Жадик.

И все же третьего сына — Касыма хан Джаныбек предпочитал всем другим, когда требовалось посоветоваться по важным вопросам. Двадцать шесть лет исполнилось к этому времени султану Касыму. Рослый, плечистый, с большими миндалевидными глазами, в которых светился недюжинный ум, он с пятнадцати лет выходил победителем во всех состязаниях народных борцов, во многих конных состязаниях и скачках. Из таких джигитов обычно вырастают недюжинные батыры — редко судьба сводит в одном человеке такие физические данные с высокими умственными достоинствами. Но на этот раз природа не поскупилась ни на то, ни на другое. Даже помимо хана Джаныбека, все братья и родственники закономерно считали именно Касыма наследником ханского престола. Другого никто не мог и предположить…

К слову сказать, и мать Касыма — Жахан-бике была самой любимой из семерых жен хана Джаныбека. Она приходилась родной сестрой вдовствующей снохе Абулхаира — красавице Аккозы, которая отвергла десятерых ханских сыновей в память о простом батыре Ораке. Из рода керей были они. И если от Жахан-бике родился любимый сын Джаныбека — Касым, то от ее сестры Аккозы родились не менее любимые внуки хана Абулхаира — Мухаммед-Шейбани и Султан-Махмуд, ставшие впоследствии среднеазиатскими владыками.

Невзирая на кровавую вражду между Абулхаиром и Джаныбеком, сестры по-прежнему дружили, обменивались подарками и приветствиями. Но, самое удивительное, вопреки принятым среди чингизидов правилам, как султан Касым, так и Мухаммед-Шейбани с Султан-Махмудом во всем были покорны воле своих матерей.

Нужно сказать, что и хан Джаныбек, совещаясь с сыном, обычно приглашал Жахан-бике. На этот раз он сам отправился в белоснежную юрту-дворец, где жила она. Весна была на исходе, ставка перекочевала в южные окраины Улытауских степей, весь мир, казалось, был в цветах. На енотовую шубу, вытащенную проветриться из душного сундука, походила степь…

Джаныбек по своей привычке постоял немного, послушал, как свищут степные соловьи, всей грудью вдохнул настоянный на травах воздух и вошел к Жахан-бике. Как всегда в ожидании его прихода, жена сидела посредине юрты и переливала из большой плоской чаши в малую душистый пенистый кумыс. Когда он вошел, она встала и молча приветствовала его, склонив голову.

— Здоровья тебе, Жахан-бегим! — сказал он.

— Здоровы ли вы, мой повелитель-хан? — ответила она положенным вопросом.

Снимая свои вышитые серебром кожаные кебисы, Джаныбек искоса поглядывал на жену. Необычная для него любовь и нежность светились в его глазах. А она знала и чувствовала это. Стройная, с маленьким пунцовым ртом и огромными черными глазами, Жахан-бике казалась девушкой, хоть было ей уже сорок один. Ресницы ее были опущены, а когда она подняла голову, черные их стрелы вонзились в ханское сердце, как много-много лет назад. И

каменное сердце Джаныбека забилось, затрепыхалось, как воробей в силках…

Всякий раз удивлялся этому Джаныбек, и казалось ему, словно только вчера он в свите из сорока джигитов сопровождал сына Абулхаира — Шах-Будаха в его свадебной поездке. А было это, когда Джаныбеку едва минуло двадцать лет. Ехали они к главному батыру родов керей и найман Домбалыку.