Заговор в Уайтчепеле - [70]

– Вы не хотите узнать, что мне удалось выяснить? – спросила она, распираемая желанием рассказать ему о своих открытиях.

– И что же вы выяснили? – недовольно пробурчал полицейский, отхлебывая чай.

– Была такая девушка по имени Энни Крук, дочь Уильяма Крука, который умер в больнице Сент-Панкрас, – застрекотала служанка скороговоркой. – Ее похитили из табачной лавки на Кливленд-стрит лет пять назад и привезли в больницу Гая, где объявили сумасшедшей, и больше никто никогда не видел ее.

На столе стоял принесенный ею пирог, но она забыла отрезать гостю кусок.

– Сумасшедшей ее назвал некто по имени сэр Уильям, который пытался ей помочь, но не смог ничего сделать. О ней справлялся еще один человек. Я думаю, это был Римус. И это еще не все. Из студии художника, расположенной неподалеку от той табачной лавки на Кливленд-стрит, одновременно с Энни похитили молодого человека – симпатичного, хорошо одетого, по виду джентльмена. Беднягу выволокли из дома, а он кричал и сопротивлялся.

– Вы узнали, кто это был?

Телмана так увлек этот рассказ, что он тоже забыл о пироге, как и о своем недовольстве.

– Парень из мастерской, где делают глиняные трубки, считает, шо он был ейным возлюбленным, – ответила Грейси. – Но точно ему энто не известно. Однако он сказал, шо Энни была порядошной девушкой, католичкой… – Она тяжело вздохнула. – Может, это произошло из-за ихних родителей, поскольку она была католичкой, а он нет?

– Но какое отношение это может иметь к Эдинетту? – спросил Сэмюэль, нахмурившись и поджав губы.

– Пока не знаю. Дайте мне сначала выяснить это! Многие люди, причастные к этому делу, были душевнобольными. И у того типа, который умер в Нортхэмптоне, тоже было не все в порядке с головой. Вам не кажется, шо сумасшествие имеет здесь какое-то значение? Может быть, мистер Феттерс тоже знал об этом?

В течение нескольких минут Телман хранил молчание.

– Может быть, – сказал он наконец без всякого энтузиазма в голосе.

– Вы чегой-то боитесь? – тихо спросила она. – Шо это никак не связано с мистером Питтом и мы ничем не поможем ему?

Девушке хотелось чем-нибудь утешить Сэмюэля, но они делали общее дело, и притворяться не имело смысла. По его лицу она видела, что он хотел возразить, но вдруг передумал.

– Да, – согласился инспектор. – Римус явно что-то разнюхал, и мне очень хотелось бы, чтобы это была причина, по которой Эдинетт убил Феттерса. Но я не представляю, какое отношение ко всему этому может иметь Феттерс.

– Мы узнаем это, – решительно произнесла горничная. – И рано или поздно выясним причину.

Телман улыбнулся.

– Грейси, вы не знаете, о чем говорите, – сказал он с нежностью.

Однако огоньки в его глазах свидетельствовали о том, что он так не думает.

– Знаю, – возразила девушка.

Затем, перегнувшись через стол, она поцеловала его, быстро отпрянула назад, взяла нож и принялась резать пирог, отвернувшись в сторону. Грейси не видела, как зарделись щеки полицейского и что руки его задрожали так сильно, что ему пришлось поставить чашку на стол, чтобы не расплескался чай.

Глава 8

Питт продолжал работать в мастерской по изготовлению шелка и выполнять всевозможные поручения, наблюдая за происходящим вокруг и прислушиваясь к разговорам. Время от времени он выходил в ночную смену сторожем на сахарном заводе, стоя в тени огромного здания. До его слуха доносился свист пара круглосуточно работавших котлов и изредка звуки шагов по булыжникам мостовой. В ночном воздухе витал приторно-сладкий, гнилостный запах отходов производства.

Иногда Томас совершал обход внутри здания, протискиваясь с лампой по узким коридорам с низкими потолками, распугивая тени и слыша мириады едва заметных движений. Он перебрасывался словами с местными жителями, но оставался для них чужаком. Для того чтобы стать своим и пользоваться доверием в этих кварталах, нужно было прожить здесь годы. Полицейский все отчетливее ощущал злобу, глухо бурлившую под внешне благодушной поверхностью мимолетной беседы. Так было всюду – на заводе, на улицах, в лавках и пабах. Если несколько лет назад это был добродушный ропот, то теперь – с трудом сдерживаемая ярость.

Но больше всего Томаса пугали проблески надежды, вспыхивавшие порой во время унылых посиделок за пинтой эля, разговоры о том, что скоро все изменится. Местные жители были отнюдь не жертвами судьбы, а борцами, которые сами определяют свою жизнь. В Спиталфилдсе обитали беженцы из всех уголков Европы, которых привели сюда экономические, этнические, религиозные или политические причины. Люди разных антропологических типов говорили на десятках языков.

Пятнадцатого июня, на следующий день после того, как в газетах появились сообщения о серии отравлений в Ламбете, Томас вернулся на Хенигл-стрит очень поздно и совершенно измотанный. Лицо ожидавшего его Исаака выражало озабоченность, а под глазами у него виднелись темные круги, будто он плохо спал несколько ночей подряд.

Со временем Питт проникся к хозяину дома глубокой симпатией, и это вовсе не было связано с тем фактом, что Наррэуэй доверил ему обеспечение его безопасности. Каранский был умным и начитанным человеком, и общаться с ним было одно удовольствие. Вероятно, из-за того, что его жилец не был жителем Спиталфилдсе, Исаак любил беседовать с ним после ужина, когда Лия занималась своими делами в кухне или отправлялась спать. Они нередко спорили на философские и религиозные темы, и от него Питт узнал очень многое об истории его народа в России и Польше. Каранский рассказывал всевозможные истории – иногда насыщенные юмором и самоиронией, но чаще исполненные подлинного трагизма. Сегодня ему явно хотелось поговорить, но не на привычные для них темы.