Заговор сов - [2]
Приближалось утро. Звезды гасли. Месяц побледнел пуще прежнего и с обычным спокойствием смотрел с небес на землю… Совы и не думали разлетаться: всю ночь, вплоть до зари, протолковали они о чудесном незнакомце, об его уме, о его необыкновенном красноречии, о его сверхъестественной силе… Все совы соблазнились чудной будущностью, какая ожидала их совиный род через три дня. «Жить в вечных потемках… У-у! Какая блестящая, славная даль!..»
В ту же ночь весть о необыкновенном пришельце и о чуде, обещанном им, разнеслась по всему околотку, далее — по всему совиному царству. Все с невыразимым нетерпением ждали наступления ночи третьего дня.
Глубокая тьма лежит над миром. Не всходит солнце, не светит месяц; не горят ясные звезды. Непроницаемый мрак и мгла… Люди и звери, понурясь, ощупью бродят, как тени, наталкиваются друг на друга, на деревья, ищут друг друга и не могут найти, не узнают родного дома; ищут дорогу, все ищут и не находят, блуждают наудачу… Трава поблекла, деревья высохли… Бедствие страшное! Отец ищет дочь любимую, сын ищет больную мать, жена плачет по мужу, девушка тоскует — напрасно! Только совиный крик служит им ответом… Там без помощи мучается больной… Там ребенок упал в реку, тонет… Там женщину душит волк. Люди в ужасе… Совы блаженствуют.
Вздумает человек огонь развести — пустынный ветер тотчас же гасит его. Если ветер не дует, то сами совы стаей сплетаются к огню, зажмуривают свои подслеповатые глазки, дико кричат, кричат неистово, машут-бьют крыльями и гасят огонь. Совы сделались смелы… Сова налетает на человека, клюет его с остервенением, выклевывает ему глаза, бьет его по голове изо всей силы своим жестким крылом и с криком радости и торжества отлетает прочь. Она уносит в когтях клочок волос с головы человека и его, как свои трофеи, показывает собратьям. Собратья рукоплещут учащенными взмахами совиных крылий…
— А-а! — шипят в темноте совы. — Вы искали света, вы поклялись солнцу, — живите же во тьме!
Дикий, злой хохот… Совы побивают птичек, совам — раздолье…
Тьма затопила весь мир, и мир стал тьмою.
Соблазнительные грезы…
Наконец, роковой день наступил. Совы, от великого волнения не поспавшие несколько дней сряду, шарахались, как угорелые, и, вытараща глаза и лихорадочно-нетерпеливо махая крыльями, слетались отовсюду на высокие деревья на окраине леса.
Совы усаживались, где и как могли. Все высокие деревья на окраине леса покрылись серыми птицами — любительницами мрака. Все сучья были уже заняты.
Филин-чудотвор был не шарлатан. Он и сам верил в свою силу, в свое могущество, верил, что его чары, действительно, погрузят весь мир в вечную ночь. Торжественность наступавшей минуты смущала его. Он говорил мало. Совы тоже молчали…
Трын-трын! Трын-трын! — скрипел где-то в лугу коростель. В роще стонала иволга.
Ночь — и месяц стоит высоко в небе. На деревенской колокольне, далеко-далеко где-то, сонный сторож двенадцать раз ударил в колокол. Двенадцать протяжных ударов — двенадцать глухих звуков пронеслось над полями и лесами и замерло. Белесоватый туман разливался по лугу, между кустами. Кусты сквозь туман мелькали, как неясные, темные призраки. Туман клубился над рекой. Вся река словно дымилась; словно дымились и ее изрытые берега, песчаные и крутые… В сыром воздухе сильно пахло лесом, дичью, цветами, травой… В глубоком молчании сидели совы в ожидании чуда и пристально смотрели на восток. Там темное облачко залегло на горизонте.
Совы по временам судорожно разевали рты, как бы желая что-то пропищать, но опять закрывали их — и ни звука. Заговорщиков мучили опасения… «А что, если бы люди знали, какой страшный заговор составили мы? — думали совы, и невольная дрожь пробегала по их телу. — Перестреляли бы нас! Понаделали бы из нас чучел… Ребятам своим отдали бы они на потеху наши трупы! Ребята стали бы нашими трупами играть, волочить по улице — во прахе… А потом, насмеявшись вдоволь, бросили бы куда-нибудь за забор, как падаль… А что, если бы коршуны проведали, что мы собрались гурьбой здесь, на опушке леса? Худо было бы нам! Избили бы они нас! Полетели бы наши перышки по ветру…»
В глубоком молчании сидели совы, в трепетном ожидании смотря на восток. На востоке — темно; над ним неподвижно стояло облачко и словно заснуло. Три раза уже за лесом где-то пропел петух. Одной старой сове показалось, что «теперь давно бы уж пора быть утру…» Она шепотом сообщила свою мысль соседке, та передала соседу, а сосед — опять соседке, и пошло и пошло… Догадку сообщали уже с уверенностью, шепот мало-помалу перешел в громкий говор. Дошел этот слух до филина; с торжествующим видом огляделся он по сторонам и многозначительно прихлопнул крылом. Совы решительно начинали приходить в волнение.
— Итак это — правда! — кричала одна старая сова; до последнего мгновенья сомневалась она в истине.
— Правда, бабушка! Правда, — пищали ей сотни голосов со всех сторон.
