Заговор - [75]

— Уходим, — тихо сказал я товарищам.

Мы было двинулись к торцу терема, как дверь в терем широко распахнулась, и на крыльцо выскочила полная женщина со свечой и в ночной рубашке. Ничего не видя со света, она закричала:

— Это кто тут безобразничает?

— Матренушка, — тут же сменил голос с грозного на заискивающий наш проводник, — это же я!

— Ты, что ли, Фома? Никак напился?

— Напился, Матренушка, — покаянно ответил тот, — нечистый попутал.

— Ладно, заходи, коли так, — мягко сказала женщина, демонстрируя чисто национальный феномен, ласковое, едва ли ни нежное отношение простых русских женщин к пьяным и пьяницам.

Я ждал, когда Фома, наконец, войдет внутрь, опасаясь, как бы нас не заметила полная Матрена, как в действие неожиданно вмешалась Прасковья. Она отошла от стены и позвала:

— Мамушка!

Матрена уже пропустила мимо себя Фому и собиралась закрыть дверь. Голосок девушки ее буквально приковал к месту.

— Свят, свят, свят, — зашептала женщина, осеняя себя крестными знамениями. — Изыди, нечистый…

— Мамушка, это я, Прасковья, не бойся меня, я живая! — воскликнула девушка, выходя из темноты к свету.

Однако Матрена от испуга уронила свечу и принялась креститься правой, и отмахиваться от девушки левой рукой, шепча свое: «Свят, свят, свят».

Прасковья не выдержала и прыснула в кулак. Только после этого женщина решилась посмотреть на привидение. Девушка уже поднималась к ней по ступеням, заливаясь радостным смехом. Смех так не вязался со смертью и разгуливающими покойниками, что Матрена дала ей подойти вплотную.

— Никак это ты, Прасковья? — уже без дрожи в голосе спросила она. — Побожись, что живая!

— Ей богу, мамушка, живая и никогда не помирала.

— А кого же мы тогда похоронили? — задала та вполне резонный вопрос.

— Того я не ведаю, это все крестная проклятая придумала, меня покойницей объявила, а сама продала плохим людям, — объяснила Прасковья, переставая смеяться.

— Детонька моя сладкая, — горестно проговорила ксенщина, с опаской прикасаясь к Прасковье, — а я по тебе все глаза выплакала! Что ж это на свете делается, малого ребенка, сироту так обидели! — запричитала она, удостоверившись, что от Прасковьи не веет ледяным дыханьем могилы.

Мне их громкий разговор был совсем не с руки, потому я решил вмешаться и вышел к крыльцу. Матрена разом замолчала и попятилась в дверь.

— Это еще кто таков? — спросила она бывшую воспитанницу.

Прасковья глянула через плечо и успокоила:

— Не робей, он со мной. Это мой… ну, в общем, его зовут Алексеем, а там Иван Владимирович и Сидор Иванович Горюновы,

От такого количества незваных гостей мамушку растерялась, но «караул» не закричала. Однако смотрела зорко, продолжая прижимать к себе ожившую воспитанницу.

— Нам можно войти? — спросил я, стараясь поскорее окончить трогательную встречу.

Матрена не знала, что ответить, но немного посторонилась, и мы гуськом прошли в освещенные свечой сени. Там на лавке у стены уже лежал мой непутевый помощник. Женщины продолжали держать друг друга в объятиях. Теперь, на свету, Матрена меня узнала, и вновь ее заколотило. Слишком много для одного раза свалилось на нее пришельцев из иных миров. Обстановку разрядила сама не случившаяся покойница, она взяла дело в свои руки и представила мне свою мамку:

— Алеша, это моя мамушка Матрена, она меня растила с младенчества.

— Знаю я твоего Алешу, он отсюда в трубу улетел, — не без юмора сказала женщина, кажется, начиная понимать, что к чему.

— Он такой, он может и в трубу, — засмеялась Прасковья, после чего без паузы заплакала. — Ой, мамушка, как я по тебе соскучилась!

— Ладно, ладно, егоза, нечего сырость разводить. Жива, и слава Богу! То-то хозяйка никому возле твоего гроба выть не давала, говорила, что ты заразная! Что же вы в сенях стоите, проходите в горницу.

Мы прошли в знакомую комнату. Тут, как и в прошлый раз, никого не было. Прасковья, осматривая отчий дом, тотчас предалась сладостным воспоминаниям, а я отвел мамушку в сторону:

— Мне бы с тобой, Матрена, нужно о деле поговорить, — начал я.

Она меня перебила:

— Понятно, что не просто так ты сюда рвешься, говори, милый человек, что надо делать. Я за свою кровиночку жизни не пожалею!

— Жизни не нужно, но помощь твоя мне потребуется. Я надеялся на Фому, а он, сама видела, в каком состоянии.

— Эх, тоже нашел, у кого помощи просить! Говори смело, я, чем смогу, пособлю.

Выбора у меня не было, пришлось рисковать и брать на главную роль почти случайного человека.

— Спасибо, — сказал я, — первым делом спрячь вот этих двух людей, так, чтобы в нужный момент они могли видеть и слышать все, что будет делаться в этой комнате. Они свидетели, которые смогут подтвердить, что Прасковью обманом объявили умершей и лишили состояния. Другим способом доказать, кто она, и что с ней сделали, невозможно.

— Хорошо, спрячу, — согласилась Матрена. — Только кто же сам сознается в таком грехе? Хозяйка и под пыткой не возьмет на себя такую вину!

— Думаю, что я смогу заставить ее сознаться. В Прасковьиной светелке кто-нибудь сейчас есть?

— Как можно, там никто не бывает, все боятся заразы.

— Вот и хорошо, я пойду туда и переоденусь. Когда увидишь меня в иноземной одежде, не бойся, это я нарочно так выряжусь, чтобы напугать вашу Верку. Когда спрячешь Ивана Владимировича с сыном, приходи за нами с Прасковьей, я скажу, что тебе делать дальше.