Заговор - [66]

Я вошел и совсем по-другому оценил действие вчерашних девушек. Они так быстро отступили и сделались незаметными, что способности хозяйки к выучке слуг можно было только позавидовать. Сама барыня лежала. Однако теперь она приподняла голову и оценивающе меня осмотрела. Выглядела Глебова лет на тридцать, но бледность и запавшие глаза делали ее старше.

— Здравствуй, красавица, — поздоровался я, таким фривольным обращением намеренно снижая ее статус госпожи.

— Здравствуй, холоп! — в тон ответила она.

Меня обращение не задело, я только его чуть подправил:

— Обращайся ко мне лучше окольничий, так мне будет привычнее.

Однако если этот придворный чин произвел впечатление на подьячего, то Анна Глебова пропустила его мимо ушей.

Она продолжала смотреть на меня, как на обычного слугу.

— Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? — официальным тоном спросил я.

— Лучше. Я хочу, что бы ты меня совсем вылечил.

Если оценивать ее объективно, то можно было без большого преувеличения посчитать воеводскую вдову красивой женщиной. В крайнем случае, стильной и интересной. Но хорошее впечатление сразу же начисто пропадало, стоило ей лишь открыть рот. Гордости и самомнения у нее оказалось столько, что его хватило бы не то, что на одну воеводшу, но и на пару цариц.

— Молись Господу, он тебя и излечит, а я только могу тебе за здравие в церкви свечку поставить, — нарываясь на конфронтацию, сказал я.

— Не тебе меня учить, что мне делать! — резко воскликнула она. — Делай, что прикажу, а то батогов получишь!

«Есть женщины в русских селеньях», — припомнил я строки Некрасова.

— И как же прикажешь себя лечить? — насмешливо спросим я. — Может быть, тебя в баньке попарить? Я могу, баба ты хоть и костлявая, но в темноте сойдет.

Я сам не пойму, кой черт дернуло меня хамить Глебовой. Времени заниматься воспитанием взбесившихся баб у меня не было, оскорблять женщину, к тому же больную, было неэтично, но вот, не сдержался. Может быть, после того, как увидел безумные от страха глаза привратников-мальчишек и тени женщин здесь же, в спальне, во мне взыграла классовая ненависть к угнетателям.

Воеводиха, не ожидавшая такого страшного оскорбления, растерянно села в постели. Я стоял против нее и смотрел прямо в глаза. Не знаю, что она в них увидела, но вместо того, чтобы возмутиться и позвать слуг, неожиданно осела, будто из нее выпустили воздух. Лоб ее на глазах покрывала испарина, лицо побледнело, и ее опять, как и вчера начало рвать. Горничные бросились ей помогать. Теперь это для меня была не наглая баба, а тяжело больная женщина.

Мне по-хорошему, нужно было просто повернуться и уйти, но на это-то как раз и не хватило характера. Я стоял в стороне и терпеливо ждал, когда женщине станет легче. Наконец спазмы желудка у нее кончились, и девушки уложили хозяйку на высоко взбитые подушки. Однако телесная немощь не угасила ее мятежный дух. Анна Глебова смотрела на меня полузакрытыми, но полными ненависти глазами.

— Вот видишь, что делает с человеком злоба? — сказал я, присаживаясь на край постели. — Если ты меня не послушаешься, то жить тебе, красавица, осталось от силы неделя.

— Ты кто? — спросила она пересохшими, потрескавшимися губами.

— Господний посланец, — наклоняясь к ней так, чтобы не услышали служанки, прошептал я. — Прибыл специально к тебе, вразумить и наставить на путь истинный!

Однако даже авторитет Господа не произвел на гордячку никакого впечатления. Действительно, проклятая баба, как ее называл подьячий, не признавала никаких авторитетов. Не знаю, как бы с ней разобрался Зигмунд Фрейд, я решил просто запугать. Правда времени на это не хватило.

— Филька! — не отрывая от меня взгляда, негромко позвала Глебова.

Как будто ожидая за дверью вызова, в комнату тотчас втиснулся совершенно невообразимой величины мужик. Таких мастодонтов я встречал всего несколько раз в жизни. Он поклонился и благоговейно воззрился на хрупкую госпожу.

— Филька, возьми этого холопа на конюшню и вразуми его, только не до смерти. Он мне еще пригодится.

Я встал с постели и ждал, что будет делать гигант. Филька молча протянул ко мне ручищу с толстенными красными пальцами. Я, чтобы он не дотянулся, чуть отступил к изголовью стоявшей вдоль стены лавки, на которой лежала хозяйка.

— Пошли со мной, — низким неразборчивым голосом позвал он.

Я сделал шаг навстречу и с хода ударил концом сапога точно по голени, чуть ниже колена. Подошва у меня была жесткая, укрепленная железной подковой, к тому же удар получился точный и очень сильный. У обычного человека неминуемо сломалась бы большая берцовая кость, но этот гигант даже не сразу почувствовал боль. Его только слегка качнуло назад. Однако, когда боль все-таки дошла до его головы, он закричал так, что бедные девушки опустились на пол, зажимая уши.

Второй удар, и тоже ногой, я нанес ему в пах. На этот раз он среагировал быстрее и упал на колени, прижимая руки к поврежденному месту. Такая жестокость была в этом случае необходима. Справится с таким могучим противником в честном кулачном бою я бы не смог ни при каких условиях, пришлось бы останавливать его оружием, что неминуемо привело к более тяжелым травмам.