Заговор самоубийц - [32]

Сквозь гвалт публики архиерей пытается донести до политиков, как важно для страны духовное начало: «Без Евангелия и Креста мы жить не будем». Он напомнил залу, что в эти августовские дни в Москве открывается Поместный собор Русской православной церкви, которого ждали целых 200 лет, но гвалт не стихает.

Напомним, что Поместному собору и впрямь предшествовал двухсотлетний синодальный период, когда церковь была, по сути, заложником политической системы.

После смерти патриарха Адриана Петр I запретил выборы нового главы Церкви — боялся, что он сможет препятствовать власти царя.

Двадцать пятого января 1721 года был обнародован царский Манифест об учреждении Святейшего Правительствующего Синода. В опубликованном чуть позже регламенте Духовной коллегии Петр был вполне откровенен насчет причин, заставивших его предпочесть синодальное управление патриаршему: «От соборного правления можно не опасаться Отечеству мятежей и смущения, каковые происходят от единого собственного правителя духовного».

Высшим органом церковного управления стал Святейший Синод. А надзирал за его деятельностью, а фактически руководил всем, назначенный императором чиновник — обер-прокурор. Это была система государственной церковности, которую Петр просто заимствовал у протестантских государств Западной Европы.

После свержения Романовых церковная политика не могла оставаться прежней. «Свободная церковь в свободном государстве» — вот лозунг Временного правительства. На первом заседании при Временном правительстве Святейшего Синода, которое состоялось 4 марта 1917 года, был представлен обер-прокурор князь Владимир Львов. Он предложил революционное решение: вынести царское кресло из зала заседания Синода, как символ порабощения Церкви императором.

После свержения монархии становится ясно: синодальный период в истории православной Церкви окончен. Правда, в отношении того, какие нужны перемены, внутри Церкви единства не было. Но идеи о восстановления патриаршества становились все популярнее.

Однако внутри церкви и в обществе была очень влиятельная и авторитетная партия тех, кто выступал против.

Эту либеральную партию еще называли «профессорской группой». Они исходили из того, что патриарх — это, по сути, тот же самый царь. А это опасно для либерального течения. Только что избавились от самодержавия царского и будем переходить к самодержавию патриаршему?!

У либералов имелась широкая программа реформ. По их мнению, в Церкви должно быть усилено влияние мирян и введены выборы епископов. Обер-прокурор Львов был на стороне либералов. Строптивых архиереев демократ Львов заставляет отказываться от кафедр. А накануне Пасхи 1917 года по-революционному бесцеремонно распускает Синод. Причем заслушивать указ Временного правительства он заставил архиереев, людей весьма почтенных, но не всегда здоровых, стоя.

По отношению к Церкви Временное правительство вело себя вполне по-большевистски. Когда летом 1917 года начались выборы участников Поместного собора, они проходили под мощным давлением церковных либералов. Вопроса о восстановлении патриаршества в повестке дня, собственно, и не было.

В начале августа участники Собора начинают прибывать в Москву. Их размещением занимается митрополит Московский Тихон (Беллавин). Именно он станет председателем Поместного собора.

Церковный съезд должен был открыться 15 августа в Успенском соборе Кремля — там, где уже 200 лет пустовало патриаршее место…

* * *

А в Большом театре в эти дни продолжается Государственное совещание. Один за другим на трибуну поднимаются выступающие. Но никакого согласия между ними по-прежнему нет.

Генерал Каледин, Донской атаман, заявляет: «Все комитеты Советов должны быть упразднены как в армии, так и в тылу. Страну может спасти только твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узко партийными групповыми программами».

Ираклий Церетели, член президиума ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, витийствует в ответ: «Только революция может спасти страну!» Павел Рябушинский, банкир, подводит итог дебатов: «Россией сегодня управляют мечта, невежество и демагогия».

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 14 августа 1917 г.:

«От пышной речи Керенского не осталось уже никакого впечатления; одно опровергнуто, другое осмеяно, третье обложено недоверием. В контру крылатым словам произнесено множество слов еще крылатее, и получилось то, что впору сказать по-толстовски: „А ен все терпит“, то есть русский человек».

Владелец богатейшего банка страны Алексей Путилов сидит в ложе почетных гостей. Он не выступает, зато уже несколько месяцев финансирует контрреволюционные офицерские общества.

В кулуарах совещания происходит встреча Корнилова с Путиловым, на которой Корнилов откровенно говорит, что он планирует совершить выступление против властей в Петрограде и установить военную диктатуру. Путилов обещает генералу четыре миллиона рублей. Но этих денег явно недостаточно. Другие промышленники и банкиры поддерживать Корнилова не торопятся. Они готовились работать с любой властью, которая победит. Они, увы, патриоты своего кармана, а не патриоты своей страны. И летом 1917 года многие банкиры и промышленники переводят капиталы на Запад, туда, где уже готовится совсем иной план по «спасению» России — интервенция.