Заговор равнодушных - [29]

– Ладно… Подождите тогда Филиферова, – говорит Карабут потному и расстроенному Васе. – Я поеду с товарищем Релихом.

Релих включает скорость, и автомобиль, описав полукруг, пронзительно гудя, мчится по неровному булыжнику.

– Ну что, получили по выговору, и квиты? – поворачивая лицо к Карабуту, смеется Релих. – Хотите руку?

– Держитесь-ка за руль. А то либо меня расшибете, либо задавите кого-нибудь.

– Отвергаете протянутую десницу?

– Я не любитель акробатики. Дам вам руку, когда будем стоять на твердой почве.

– Это что, аллегория?

– Как вам удобнее…

Машина плавно бежит вниз и поворачивает к реке.

– А молодец Адрианов! – вдруг говорит Релих. – Вот! умница! И заступился и стукнул – все как полагается. И не обидно. Он один это умеет. Знаете, Филипп Захарыч, вот озолоти меня, ни за что не перешел бы работать в другой край! А вы?

– Не собираюсь.

– Увидите, как мы с вами еще поработаем. Такой встречный в этом году загнем, в Наркомтяжпроме ахнут! Что ни говорите, а все-таки великое дело привычка. Вот лошади и грызутся в одной упряжке, а все-таки везут.

– «Да только воз и ныне там…»

– Если вы хотите этим сказать, что считаете себя крыловским лебедем, то в этом есть известная доля здоровой самокритики. Всячески приветствую.

– А кем же вы себя тогда считаете? Раком или щукой?

– Вы, конечно, хотели бы видеть меня щукой, к тому же предпочтительно фаршированной.

– Преувеличение! Я вовсе не так кровожаден.

Сквозь фермы моста видна карта дорог и троп, проезженных и протоптанных за зиму на ледяной спине реки. Одинокий воз, груженный дровами, отчалил от правого берега. Исчертив крест-накрест весь снеговой пейзаж, мост подается назад.

– Клапана у вас стучат. Насилуете мотор, – после длительного молчания лаконически бросает Карабут.

– Верно! Машину водить не умеете, а все-таки разбираетесь.

– Простейший мотор внутреннего сгорания…

– Я и забыл, что вы скоро будете у нас инженером.

– Инженером не инженером, а технологический процесс буду знать назубок, будьте покойны! Никаких непостижимых секретов в этом нет.

– Зря меняете профессию, Филипп Захарыч!

– Какую профессию?

– Сколько вы лет на партийной работе?

– Со дня рождения.

– Сколько все-таки?

– Восемь.

– Вот видите, и вдруг хотите менять профессию партийного работника на инженера. Ведь инженер-то вы все-таки начинающий.

– Повторите мне еще, что Журавлев великолепно руководил заводом, хотя не вмешивался в технологический процесс.

– Не вмешивался.

– Поэтому-то вы с ним так дружно и работали.

– Я и с вами дружно буду работать, может быть, еще дружнее, чем с вашим предшественником, когда у вас инженерный стаж будет такой же, как сейчас партийный.

– Зря вы этого не сказали Адрианову.

– Вы неверно меня поняли. Я хочу сказать, что с каждым годом мы будем работать все дружнее.

Машина летит по ровной мощеной дороге, через покрытые снегом плоские российские поля. На телеграфных столбах, нахохлившись, сидят вороны. Тишина и раздолье. Только там, вдали, над рекой, вереницей бурлаков шагают ажурные мачты, таща в скрюченных штопором пальцах провода высокого напряжения. На горизонте видны уже первые строения завода.

– Сегодня уезжаете? – спрашивает Карабут.

– Так точно. Дольше задерживаться не могу. Торопят из Наркомтяжпрома. Утром получил шестую телеграмму.

– Что ж, счастливого пути, как говорится в подобных случаях.

– Видите, помогаю вам, как могу, выполнить директиву бюро. В мое отсутствие вам несомненно легче будет со мной сработаться.

– Надолго едете?

– Месяца на полтора, может, на два. Мало? На дольше не пускают. Знаете хорошо, что в угоду вам я способен на любую жертву. Например, остаться за границей еще на месяц и съездить в Италию… Кстати, привезти вам что-нибудь из-за границы? Фотоаппаратами или чем-нибудь в этом роде не увлекаетесь?

– Увлекаюсь сваркой лонжеронов. Привезите мне какой-нибудь новый рецепт.

– Это само собой. А так ничего вам не надо? Все равно неудобно приезжать без подарков.

– Благодарствую. Кто-то из мудрецов, не то Сенека, не то Козьма Прутков, говорил: раз ты принимаешь подарки, очевидно, ты богатый человек. Что касается меня, то мне они не по карману.

– Не слыхал такого афоризма. Очевидно, этого Козьму Пруткова в просторечии звали Карабутом… Вас куда, к райкому?

– Если вам не трудно…

– Вижу, что язык английского клуба вовсе вам не чужд. Изъясняетесь на нем великолепно… Вот мы и приехали. Так как же по-вашему: стоим мы сейчас на достаточно твердой почве, чтобы пожать друг другу руку или нет?

– Для меня решение бюро – достаточно твердая почва. Для вас – не знаю.

– Коль уж на то пошло, то я, кажется, протягивал вам руку первый. И до решения бюро, на заседании, и после. Значит, работаем? Честно и по-большевистски?

– Я иначе не умею.

– Если подеремся, то пусть перья из нас летят, но чтобы на заводе это не отражалось!

– Какой же смысл тогда драться? Пусть отражается, но положительно.

– А знаете, Филипп Захарыч, вы не поверите, но я искренне рад, что нас оставили вместе. На следующий день после вашего ухода я наверняка смертельно бы заскучал. Всего вам хорошего, Карабут. Давайте лапу еще раз. Ну, живите, здравствуйте, работайте и не поминайте лихом!