Заговор против маршалов - [3]

остались бы рожки да ножки. А это значит, что бес­новатый германский фюрер и вся его шайка не про­двинулись бы дальше ближайшей пивной. Вот где глав­ный урок похода за Вислу. Беда Тухачевского в том, что он все преотличненько понимает и, главное, не мол­чит. Разве такое можно простить? Нет, хозяин никогда не забудет. Вот и Егоров книгу свою «Львов — Варша­ва» в соответственном духе написал. Разбор операции в ЦДКА определенно показал, кто стоит за Егоровым и Буденным. Герой вроде бы понял, приумолк, да не тут-то было.... Не прошло и двух лет, как, на тебе, новая дискуссия, в Академии Тухачевскому уже виселицей грозят. А такими вещами не шутят... Даже друзья от­ступились. Эйдемана Ворошилов проинструктировал, Ян Гамарник вообще ушел, когда запахло жареным. Не в пользу героя арифметика складывается. Вороши­лов опять же, Первая Конная, старые кавалеристы во­обще... Ловко отбрил тогда Михаил Николаевич, смелый человек: «Вам ведь не все и объяснить можно...» Сов­сем иначе мыслит. За ним новое поколение. Якир, Уборевич, наши великолепные летчики... Аэропланы, тан­ки, моторы — все это на нем, Тухачевском. Именно та­кой и будет война: химия, электричество... Он, конечно, не без грешков, как и все, впрочем. Особенно по дамской линии. О его похождениях книгу написать можно. Осо­бенно в ленинградский период. Одна комната для ново­брачных в Петергофском дворце чего стоит! Великие князья себе такого не позволяли. А Свечина кто сож­рал? И, главное, зачем? Чтобы через несколько лет убе­диться в правильности свечинской теории стратеги­ческой обороны? Да и то благодаря Якиру. Но, как говорится, не будь счастья, так несчастье помогло. Хозяин не выносит чистеньких херувимов. Не первый материал идет на Тухачевского. Пока все оставалось без заметных последствий. Правда, находились влия­тельные защитники, которых нынче не густо, но вряд ли хозяину нужна сейчас именно эта светлая голова. Не тем он занят, высоту набирает, совсем иная кампания. Ми­хаила Николаевича она вряд ли коснется. Нет, ему еще предстоит хорошенько поработать на благо родины, развернуться во всем, так сказать, блеске^ Пока он будет идти только вверх, иначе никак не складывается...

Ягода размышлял не дольше, чем это требовалось для второго прочтения.

—       Значит, считаете, что кому-то неймется скомпро­метировать видного советского военачальника? — он сложил бумаги обратно в папку и разгладил ее рукой.

—      Создается такое впечатление,— осторожно под­твердил Артузов.

—      Это несерьезный материал. Сдайте его в архив,— заключил нарком, возвращая папку.

Артузов испытал мгновенное облегчение. Он никак не ждал, что Генрих Григорьевич так легко и уверен­но возьмет все на себя. Тем более в нынешней обстанов­ке. Но первая реакция вскоре изгладилась, сменив­шись нарастающим беспокойством. Муторное ощущение совершенной ошибки вновь обдало едкой кислотой.

Опасный остался документ, хоть и не было в нем ни грана правды. Опасный для каждого, кто к нему прикоснулся.

2

Время проявляет причинную взаимосвязь событий, которые зачастую выглядят разрозненными клочками действительности, вечно текучей, изменчивой и непо­стижимой в целостной полноте. Все проходит, но ничто не проходит бесследно. Слово, брошенное министром с трибуны, неощутимая подвижка осадочных толщ, стре­коза, покинувшая личинку,— все оставляет свой след в четырехмерном континууме пространства — времени. Физики называют его мировой линией. И, быть может, самое изумительное свойство создавшего нас мира заключается именно в том, что в соприкосновение при­ходят никак не причастные друг к другу вещи. Порой через много-много лет. Дальними ответвлениями ми­ровых линий. Так пересекаются круговые волны от двух брошенных в воду камней. Так переплетаются корни растений. Листы и не ведают, какая борьба вершится во мгле перегноя.

Склеивая черепки критской или этрусской вазы, ар­хеолог с превеликим тщанием восстанавливает прихот­ливый рисунок. Но неосторожный владелец, столкнув­ший свой антик с каминной доски, помнит узор.

Перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером стояли четыре вазы, вернее, урны с прахом его людей. Проследить последовательность событий не составляло труда.

В ходе чистки, известной как «ночь длинных ножей», когда были ликвидированы главари штурмовых отря­дов, показалось целесообразным убрать еще кое-каких деятелей, никак не причастных к СА, но неугодных фюреру. В их число попали генералы Шлейхер и Бредау. Германия и остальной мир в целом отнеслись к акции с пониманием. В уничтожении Рема и его бан­ды многие увидели долгожданный знак поворота к более умеренной политике. Труды министерства пропаганды, таким образом, увенчались успехом. А вот с генералами вышло маленькое осложнение.

Руководство рейхсвера потребовало их недвусмыс­ленной реабилитации, чуть ли не извинений. Министр обороны фон Бломберг и командующий сухопутными войсками фон Фрич лично посетили фюрера в Бертехсгадене и весьма энергично дали понять, что армии нанесено оскорбление. «Неслыханное», как позволил выразиться Бломберг, этот «Резиновый лев».

Гитлер был поставлен в трудное положение. Ссора с генералитетом менее всего входила в его планы, но и осудить СС — главное орудие партии — он никак не мог. Уж тут-то Гиммлер и Гейдрих постарались, как могли. Сошлись на компромиссном варианте. На широ­ком совещании, где были представлены все виды воору­женных сил, фюрер и рейхсканцлер выразили подобаю­щее сожаление по поводу «досадного недоразумения». На сем конфликт, казалось, себя исчерпал, хотя в печа­ти, вопреки обещаниям, не появилось ни слова.