Заговор призраков - [81]

– Чарльз, я здесь, – окликнул Джеймс племянника, который осовело моргал, почти ослепленный сиянием снега.

– Где мы, сэр? Когда успела наступить зима? Я… я болел, я помню.

Взгляд его прищуренных глаз заскользил по сторонам, но споткнулся о нагую ундину. Лорд Линден восхищенно прицокнул языком.

– Так вот что бывает от опийной настойки! Ребята говорили, что нужна правильная доза, а я все не верил…

– Нет, просто ты в бреду, – отрезал Джеймс. Не хватало еще, чтобы после этого небольшого приключения наследник рода пристрастился к лаудануму, точно поэт Кольридж, которому после неумеренного употребления наркотика являлись абиссинские девы с гуслями. А Чарльз пусть губит здоровье мадерой, как его отец.

– Спи, Чарльз Линден! – Он нетерпеливо махнул рукой у лица мальчишки, и тот зажмурился, словно в ожидании удара, но глаза уже не открывал.

Смех ундины зажурчал, как ручеек о гальку.

– Хорошенький мальчик. Сильный. Храбрый. Отчаянный, – нежно пропела она. – В мире смертных будет несчастен, у нас мог бы стать настоящим воином. Если бы ты остался… Вместе с ним…

– Мы уходим.

Джеймс подхватил спящего племянника, казавшегося теперь невероятно тяжелым.

Благодарить ундину он не стал. Нельзя благодарить фейри. Этим ты делаешь себя их должником, а у них уже состоялась сделка. Честная сделка…

2

Джеймс открыл глаза.

Не было ни заснеженной долины, ни побеленных стен итонского лазарета, только пыльный бархатный полог, под которым кружила одинокая моль.

Всего лишь сон, навеянный, видимо, той неудачей, которую он потерпел в Медменхеме. В груди заворочалось глухое раздражение. Первая серьезная схватка за семь лет, и первое же поражение. Дэшвуд был прав. Он вышел на поле брани с руками, cвязанными за спиной, и веревкой послужило не что иное, как его белый шарф. Ему не хватило сил, и неоткуда было их почерпнуть, кроме того единственного источника, к которому он дал себе зарок больше не приближаться. С того самого момента, как уложил Чарльза на больничную койку и услышал его ровное дыхание.

Только во сне желания осмеливались напомнить о себе. Но даже этот сон был предпочтительнее видения, что посещало его с той самой ночи, когда они с Агнесс вникли в тонкости семейной жизни лорда Мельбурна.

…Взмах бритвы, и белокурые локоны падают на землю, один за другим. Они разлетелись бы на невесомые волоски, но там, где пришлась бритва, концы их слиплись от крови. Лавиния оборачивается к нему, смотрит с невыразимой мукой. На груди ее распускается пунцовая роза. Откуда она взялась, если поздней осенью роз не сыскать?..

Он закрыл глаза и снова резко открыл их, чтобы видение поскорее улетучилось из-под век. Потянулся, чувствуя, как возвращаются к жизни затекшие конечности. Он лежал в своей кровати, хотя и не помнил, как туда попал. К телу липли рубашка и брюки, пропитанные потом, а вот сюртука не было, как и шарфа, из чего напрашивался вывод, что в постель его укладывали племянники, которым не хватило решимости раздеть его донага. Лавиния была менее щепетильной. Окажись он в ее руках, проснулся бы в ночной сорочке.

Выпростав руку из-под одеяла, он приподнялся на локте – и увидел рыжеватые волосы, рассыпавшиеся по его подушке. Агнесс забралась с ногами в кресло, вплотную придвинутое к кровати, но от усталости уронила голову на подушку, да так и задремала. Лицо ее было наполовину скрыто спутанными волосами, виднелся только лепесток лба и полуоткрытый рот, который так невыносимо хотелось поцеловать. Джеймс долго смотрел на нее, не решаясь разбудить. Никогда раньше она не казалась ему настолько трогательно-беззащитной, но вместе с тем прекрасной.

От нее пахло теплым сладким молоком, как от спящего ребенка, но ребенком она уже не была. На Рождество ей сравняется восемнадцать. Из тощей девчонки она успела превратиться в красавицу: шершавый северный ветер, пропитанный солью и вересковой пыльцой, не огрубил ее кожу, но мазнул румянцем по щекам. Лондонская сырость распушила волосы, придав им пышность. Где бы ни оказывалась Агнесс, природа благоволила к ней и складывала к ее ногам свои дары.

Едва касаясь, он провел пальцем по ее щеке и улыбнулся, когда Агнесс смешно сморщила нос.

Чего еще он может желать? Пробуждаясь, видеть рядом ее сонное личико, поцелуем разгонять ее дрему – это ли не счастье? Нужно только захотеть. Сколько раз по вечерам, когда сам он усаживался за составление проповедей, его воспитанница вполголоса обсуждала со служанками приданое, все эти простыни, одеяла и платки, которые устилают дорогу к семейному счастью? Стоит ему коснуться коленом пола, как Агнесс выкрикнет «Да!» еще до того, как он откроет рот. Который месяц она ждет предложения. Она уверена, что он оставил ее для себя, и все вокруг придерживаются того же мнения. Прихожане навострили уши, ожидая, когда же для их нелюдимого пастора зазвонят свадебные колокола. Припасен и рис, и старые башмаки, чтобы швырять в новобрачных, когда те рука об руку пойдут в церковь. Вопрос лишь в том, кого позовут шафером и подружкой невесты, потому что у пастора вообще нет друзей, а у его невесты их слишком много.

Всего одно его слово.