Заговор патрициев, или Тени в бронзе - [12]

— А вот и Фалько! — сказала Елена своему отцу. — Он для нас разузнает…

Жена сенатора была надежной опорой, но я понял, почему сегодня он взял с собой именно дочь. За маской тихого официального поведения Елена Юстина всегда знала свое дело. К счастью, она все еще была обеспокоена их разговором в тронном зале и почти никак не отреагировала на нашу встречу. Ее отец объяснил, почему они здесь; он сказал, что император был неуступчив (неудивительно); потом в разговор вступила Елена и попросила меня провести расследование.

— Это противоречит интересам моей работы во дворце…

— Когда тебя это останавливало? — весело набросился на меня сам Камилл. Я ухмыльнулся, но вернулся к разговору о предложенном ими поручении.

— Господин, если преторианцы в свободное от работы время запихали куданибудь тело вашего брата, то вам будет легче, если вы об этом узнаете?

Елена угрожающе молчала. Комуто это предвещало нечто недоброе; я предполагал, кому именно. Я старался не вспоминать омерзительные подробности кончины ее дяди, на всякий случай, если Елена вдруг умела читать по лицу.

Я указал в том направлении, куда пошел Анакрит, намекая на срочные дела в другом месте. Камилл попросил меня остаться с Еленой, пока он будет искать повозку, и умчался прочь.

Мы с ней стояли в одном из таких широких коридоров дворца, что они сами по себе были почти целыми комнатами, а мимо нас тудасюда проходили разные служащие. Я не собирался прекращать наши нежные отношения под безвкусной роскошью приемной Нерона, так что я вел себя грубо и ничего не говорил.

— Ты знаешь! — спокойно обвинила меня Елена, все еще глядя на своего отца, который находился за пределами слышимости.

— Даже если и знаю, то не имею права сказать.

Она посмотрела на меня таким взглядом, от которого у дикобраза отсохли бы иголки.

Пока эта тема медленно таяла между нами, я наслаждался тем, что рассматривал Елену. Громоздкие складки ее столы, какую обычно носили почтенные женщины, только подчеркивали нежные формы, которые они должны были скрывать и которые, как совершенно неожиданно оказалось двумя неделями ранее, принадлежали мне. Встреча с ней этим вечером окутала меня знакомым чувством, что мы оба знали друг друга лучше, чем когданибудь узнаем когото другого — хотя никто из нас пока не разгадал и половины всего…

— Такой ты мне нравишься, — поддразнил я. — Большие карие глаза и пылающее возмущение!

— Избавь меня от этого постыдного диалога! Я полагала, — напряженным голосом сообщила мне ее светлость, — что мы могли бы увидеться и раньше.

В общественных местах у Елены был прелестный осторожный взгляд, от которого мне всегда хотелось подойти поближе, чтобы защитить ее. Одним пальцем я очень нежно провел от мягкой ямочки на ее виске до прекрасного контура подбородка. Она с таким упрямством позволила мне это сделать, что говорило о ее полном безразличии, но под моим прикосновением ее щека побледнела.

— Я думал о тебе, Елена.

— Думал о том, чтобы бросить меня? — Мне потребовалось десять дней, чтобы принять решение больше с ней не встречаться — и десять секунд, чтобы решить не расставаться. — О, я знаю! — гневно продолжила она. — Сейчас май. Тогда был апрель. Я была девушкой последнего приключения месяца! Все, чего ты хотел…

— Ты чертовски хорошо знаешь, чего я хотел! — вмешался я. — Это еще одно, чего я не могу тебе сказать, — продолжил я чуть тише. — Но поверьте мне, госпожа, я был очень высокого мнения о вас.

— А теперь ты забыл, — резко отпарировала Елена. — Или, по крайней мере, хочешь, чтобы я забыла…

Как раз в тот момент, когда я собирался продемонстрировать, как хорошо я помню и как не хочу, чтобы ктонибудь из нас забыл, яркая фигура ее великого отца снова появилась в поле зрения.

— Я приду к тебе, — вполголоса пообещал я Елене. — Мне нужно кое о чем поговорить…

— О, есть вещи, которые ты можешь нам сказать? — Она намеренно дала своему отцу услышать это. Камилл, должно быть, видел, что мы ссорились, и к этому факту отнесся с нервной скромностью, и это противоречило его истинному характеру. Когда требовали обстоятельства, он был довольно волевым человеком.

Прежде чем Елена смогла опередить меня, я сказал ему:

— О душе вашего брата позаботились с должным почтением. Если подземное царство на самом деле существует, то он валяется на травке в Гадесе и бросает палки Церберу. Не спрашивайте, откуда я это знаю.

Он воспринял это легче, чем Елена. Я коротко попрощался с ними, дав понять, что мне нужно работать.

* * *

Я вновь присоединился к Анакриту, и мы стали ожидать своей очереди у дверей императорского зала с сильным напряжением, от которого почти никто не может избавиться перед посещением такой важной особы; его расположение к нам может легко измениться. Анакрит ковырялся ногтем между зубами. Я был подавлен. Я нравился Веспасиану. Обычно он выражал это тем, что давал мне невыполнимые задания, за которые я едва чтото получал.

Нас вызвали. Управляющие императорским двором шарахались от нас, словно мы были покрыты язвами от какойто восточной болезни.

Веспасиан был не одним из тех высоких аристократов с длинной шеей, а дородным бывшим военачальником. Его роскошная пурпурная туника сидела на нем так же просто, как коричневая деревенская шерстяная одежда. У него была репутация человека, который боролся за возможность давать закладные и кредиты, но он любил рисоваться в роли императора, берясь за работу с такой хваткой, которую не показывал ни один из его предшественников со времен Августа.