Заговор Локкарта: Любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина - [11]

Шрифт
Интервал

Глава 2

Обучение Брюса Локкарта

Большевики верили ни много ни мало — в переустройство всего мира, которое начнется с их страны. Как гласит один из самых ранних декретов нового правительства, пришедшего к власти в 1917 году, «Все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются» [1]. Такие заявления, от которых захватывает дух, одни воспринимали с ликованием и надеждой, другие — со скепсисом, враждебностью, отвращением, и не только в России: все правительства мира неприязненно отнеслись к планам большевиков. Мало кто верил, что революционеры смогут удерживать власть достаточно долго, чтобы реализовать свои эгалитарные мечты; в это не верили даже сами революционеры. Но они были полны решимости совершить такую попытку, установить историческую веху для будущих поколений коммунистов, чтобы те могли двигаться дальше. Если сейчас им суждено пасть, то они падут с боем.

В то же время дела в России были близки к полному краху. В революционном Петрограде в начале 1918 года царил полнейший хаос. Трамваи ходили редко и редко следовали маршрутам. Если появлялся трамвай, нужно было спрашивать у кондуктора, куда он идет, независимо от номера [2]. И это всего лишь один из признаков разрухи. На вокзалах «интеллигенты, аристократы и прочие, в большинстве своем женщины», выставляли на продажу все, что могли вынести из дома, чтобы купить продукты, которые стоили фантастических денег [3]. Картофель стоил в семьдесят раз дороже, чем до войны; сыр — в тридцать раз [4}. «Мы сидим без отопления, без электричества… одна буханка черного кислого хлеба выдается как двухдневный паек… мяса нет, куры по фунту за штуку (около 5700 российских рублей на 2021 год. — Примеч. переводчика)», — сообщал английский журналист [5]. На улицах орудовали вооруженные бандиты и шайки негодяев: «Многих моих друзей останавливали на улице, грабили, даже раздевали догола, — вспоминает один британский офицер. — Летом было не так плохо, но сейчас это вряд ли полезно для здоровья. Поэтому мы все носим с собой оружие». Он описал «безработицу… голод… убийства…» и то, что «торговля совершенно прекратилась» [6}. «Полная анархия», — констатировал он [7].

Приложение коммунистических идей к повседневной жизни было одновременно случайным и спорадическим. Большевикам еще только предстояло учредить и укрепить свою власть. В середине февраля после кратковременной оттепели выпал снег. До революции муниципалитет нанимал команды людей с лопатами для очистки улиц и тротуаров; после захвата власти большевиками муниципальной власти поначалу не было. В первые месяцы зимы 1917/18 года на улицах Петрограда скопились целые горы снега. Но, снова пишет офицер, «сейчас всех поставили убирать снег. Офицеров, буржуа, аристократов, финансистов — всех. И моя очередь придет наверняка» [8]. При этом красногвардейцы-большевики снег не убирали. Они ходили по городу, разыскивая бывших офицеров, у которых можно чем-нибудь поживиться. «Вы знаете, что новая Россия — это демократия, где все люди равны? — ругал один гвардеец бывшего полковника, дрожавшего от гнева и унижения перед толпой зевак, которые не сочувствовали ему. — Как вы можете носить погоны, когда это противоречит прямому приказу революционного военного контроля? Будь осторожен, товарищ! Другой патруль может оказаться не таким мягким». Затем он острым, как бритва, ножом срезал у несчастного знаки отличия [9].

Большевизм перевернул всю Россию с ног на голову. Вечером 30 января 1918 года Локкарту предстояло стал частью этой большой заварухи. В семь часов его поезд подошел к Финляндскому вокзалу, где в апреле годом ранее высадился Ленин, чтобы возглавить свою удивительную партию. То, что увидел Локкарт, выйдя из здания вокзала, повергло его в ужас. Он направлялся в свою временную каморку при посольстве. Лошади, тянувшие сани, «словно… целыми неделями ничего не ели». Другая лошадь упала замертво прямо на дороге у Троицкого моста, и ее замерзший труп перегораживал проезд [10. Из-за каменно-твердого снега и льда езда по улицам Петрограда казалась «как железная дорога в кино — рискованным предприятием» [11. Пешеходы напоминали «призраков… шаркающих по улицам, мрачных… Никто не улыбался». Вскоре он узнал, что в городе орудуют шайки бандитов. «Одному по вечерам ходить опасно и неприятно, — признался он жене в первом письме домой из России. — Здесь сидит сдержанный и тихий маленький Берти. Он очень расстроен и очень скучает по своей маленькой Джинни. Кажется, Англия так далеко» [12].

Однако такой человек, как Локкарт, не мог долго сдерживать себя и вскоре погрузился в работу. Он тут же нашел единомышленников и довольно быстро стал центральной фигурой в кругу удивительно одаренных, идеалистически настроенных и целеустремленных людей, ныне преимущественно забытых. В основном это были те, кто, как и он, отправились в Петроград, чтобы выстраивать отношения между Россией и союзниками.

Вечером, на третий день своего пребывания в Петрограде, в воскресенье 3 февраля, он обедал, помимо прочих, с полковником Раймондом Робинсом. Американская миссия последнего в России была такой же, что и британская миссия Локкарта. Поскольку он был полковником Американского Красного Креста, а не армии США, статус у него был ниже, но он все равно был внушительной фигурой и харизматиком: высокий, грузный, черноволосый смуглый мужчина с пронзительными темными глазами и взглядом, мощным голосом, и в придачу красноречивый, он держался театрально и властно.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.