Заговор францисканцев - [29]

Обратившись к Джакопо, она устало закатила глаза.

– Я только что стащил его с горы.

– Ты отшельник? – спросил Джакопо. Конрад кивнул.

– И решил вернуться в город?

– На время. У меня важное дело в Ассизи. Не знаю, сколько времени оно займет.

– Я сам хотел бы стать отшельником, но кажется, обречен на публичную жизнь. Ты же, брат Конрад, должен помнить, что если человек поступает хорошо, то Бог с ним и в нем везде, где бы он ни был: на улицах и среди людей, так же как в церкви и в пустыне или в келье отшельника. Он живет лишь Богом и мыслит лишь Бога, и все и вся для него – Бог. Никто не может нарушить спокойствия его души, взыскующей одного лишь Бога. Если же человеку приходится искать Его особыми средствами или в особых местах, значит, такой человек еще не обрел Бога.

Конрад склонил голову и покраснел, как мальчик, слушающий выговор учителя.

– Я и есть такой человек – признался он.

– Как и все, кого я знаю, как и я сам, – сказал кающийся.

– Куда ты пойдешь отсюда? – спросил его Конрад. Дажкопоне пожал плечами.

– Никуда. Куда угодно.

– Тогда идем с нами. Я изголодался по духовному наставлению.

– Как пожелаешь. Кажется, Господень промысел на этот день еще не свершен.

Он тяжело поднялся, подобрал складки тяжелого плаща. Все время разговора с них не сводил глаз светловолосый подросток. Увидев, что они собираются уходить, он застенчиво подошел ближе и молча встал перед ними.

– Мир тебе, сын мой, – ободрил его Конрад. – Чего ты хочешь?

– Меня зовут Энрико, – сказал тот и снова замялся, словно уже сказал больше, чем собирался. Сглотнув слюну, паренек заставил себя начать заново: – Вы сказали, что идете в Ассизи?

– Так и есть.

– Нельзя ли мне пойти с вами? Я тоже туда собирался – вступить в братство Сакро Конвенто.

9

Энрико вытащил из пояса свиток пергамента.

– У меня письмо от епископа Генуи к генералу ордена. Он просит принять меня послушником.

– Я так и знал, что ты северянин, – заметила Амата. Мальчик ухмыльнулся уже не так натянуто и взъерошил себе волосы.

– Да, из прихода Верчелли. У вас в Умбрии, небось, таких соломенных голов не водится.

Она ответила на улыбку.

– Да уж, встречаются не чаще, чем новые папы. Хотя мне только четыре дня назад попался еще один светловолосый и голубоглазый.

С виду парень понравился ей. Мягкие сапожки, короткая шерстяная туника и капюшон с пелериной выдавали сына крестьянина. Он явно знаком с тяжелой работой: стоит только взглянуть на его обветренные руки и крепкие икры. И, как часто бывает у северян, высокий и крепкий костяк. Когда наберет полный рост, будет таким же здоровяком, как дом Витторио. Улыбка тоже приятная, разве что слишком быстрая. Но больше всего девушку притягивали лазурные глаза, красивые и ясные. Хотя чего-то в них недостает, может быть, живости. Без этой искорки человек кажется робким. Да, податливая воля рожденного быть вторым.

«Мягкие голубые глазки маменькина сынка, – подумалось ей. – Ему всегда будет нужен кто-то, кто распорядится его жизнью. А если он оставит орден, муж из него выйдет самый ненадежный».

Амата улыбнулась собственным мыслям: «Парень через два дня станет монахом, а я примериваю его в мужья».

Конрад возвратил мальчику письмо.

– Мне нет нужды читать его. Конечно, мы с радостью примем тебя в спутники. По дороге можем поговорить об ордене. Тебе следует знать, что Ассизи, пожалуй, не лучшее место, чтобы жить по уставу святого Франциска.

Амата зевнула. Добрый старый Конрад. У него одно на уме: дай только волю взгромоздиться на кафедру и без конца проклинать раскол между монастырской братией и спиритуалами. Джакопо не отстает от них и слушает с интересом, а вот она заскучала. Едва они вышли из города, Амата пропустила мужчин вперед. Вместо того чтобы слушать их, она смотрела, как распускается утро, как берутся за работу селяне в виноградниках. Дети мелких арендаторов сегодня, как видно, не торопились накормить длиннорогих быков – забытые животные басовито мычали. На полях душистое свежескошенное сено сгребали в пирамиды стогов и прижимали зелеными ветками. На крышах дозревали тыквы-горлянки, на деревьях были развешены на просушку снопы. Издали доносились удары деревянных цепов и сердитые крики крестьян, отгонявших оленей от своих полей. Скоро придет зима. Как сказал бы о ней отец? Время, которое разделяет осеннее довольство и весеннее нетерпение.

Устав глазеть по сторонам, она воспользовалась своим положением замыкающей, чтобы разглядывать и сравнивать три мужские спины, скрытые под одеждой. Джакопо под своим плащом – настоящий скелет, тощий, как рубашка нищего. Тут не было воли воображению – набедренная повязка позволяла гадать разве что о том, что скрывалось под ней – такое же оно длинное и тощее, как остальное тело? Если так, там есть на что посмотреть! А вот Конрад невелик собой: может, на палец выше, чем Энрико, и вряд ли тяжелей. И наверняка девственник, хоть и дружит с моной Розанной. В походке ни капли мягкости, свободы: ноги переставляет, как палки. Да он, пожалуй, и думать забыл, что у него есть тело. А вот Энрико! Она любовалась его крепкими ровными икрами и мысленно продолжала обзор – до гладких бедер и подтянутых ягодиц – увлекательное фантазирование.