Заговор бумаг - [2]

Я навел подобие порядка в своей приемной, как я ее называл. Я занимал в доме миссис Гаррисон две комнаты: в одной жил, а другая использовалась для деловых целей. Подобно многим коммерсантам, а именно им я себя представлял даже в то время, я привык устраивать встречи в местной кофейне, но поскольку моя работа носила конфиденциальный характер, это не позволяло моим клиентам посещать подобные общественные места. Поэтому я разместил в комнате несколько удобных стульев, круглый стол и симпатичные полки, предназначенные для книг, но которые я использовал по большей части для хранения вина и сыра. Отделкой занималась миссис Гаррисон и, выкрасив стены в бело-розовый цвет и повесив на окна голубые шторы, сделала комнату излишне жизнерадостной. Однако несколько клинков и плакатов с борцами на стенах придали ей относительно мужской характер.

Я гордился своими комнатами и считал, что их благородное убранство помогало побороть чувство скованности у господ, которые обращались за моими услугами. Моя профессия часто связана с малоприятными вещами, и я пришел к заключению, что клиенты предпочитали считать, будто речь идет о коммерции, и только.

Должен сказать, хотя меня могут упрекнуть в тщеславии, что я также гордился и своей внешностью. После, стольких лет, проведенных на ринге, мне практически удалось избежать таких отметин, придававших другим ветеранам кулачного боя вид головорезов, как выбитый глаз, размозженный нос или какое-нибудь другое уродство. Я мог похвастать лишь парой небольших шрамов на лице и маленькими неровностями на переносице, свидетельствовавшими о неоднократных переломах носа. По правде говоря, я считал себя достаточно красивым мужчиной и одевался скромно, но аккуратно. Я всегда носил только чистые сорочки, самым старым из моих камзолов и жилетов было не более года. Однако я не принадлежал к числу бойких франтов, разодетых по последней моде в кричащего цвета камзолы и брыжи. Человек моего рода занятий предпочитает простую одежду, не привлекающую к нему излишнего внимания.

Я сел за большой дубовый письменный стол, повернутый в сторону двери. Сидя за этим столом, было удобно работать, но я также заметил, что это придает мне важный вид. Вооружившись пером, я принял вид человека чрезвычайно занятого и недовольного, что его отвлекают от дела.

Однако, когда миссис Гаррисон ввела посетителя, я с трудом сдержал удивление. Уильям Бальфур был не мошенником, как мы в то время называли воров, а изысканно одетым иблагородной наружности джентльменом лет на пять моложе меня; я бы дал ему двадцать два или двадцать три года. Это был высокий, худощавый, сутулый мужчина с тревожным выражением на широкоскулом, приятном лице, которое слегка портили рубцы от оспы. На нем был дорогой парик, но пятна и,желтоватый цвет, проступавший сквозь пудру, выдавали его возраст и изношенность. То же самое можно было сказать о его платье: сшитое у хорошего портного, оно выглядело немного изношенным и покрытым пылью дороги, суматохи и дешевого жилья. Особенно обветшалым был его жилет, некогда украшенный кружевом и серебряным шитьем. У Бальфура было странное выражение глаз, я не мог точно определить, что в них — подозрительность, усталость или поражение. Он рассматривалменя со скептицизмом, к чему я, впрочем, привык. Понятно, что большинство из входящих в эту комнату соответствующим образом готовились. Некоторые напускали на себя презрительный вид, некоторые смотрели с сомнением или с превосходством. Некоторые даже — с восхищением. Последние видели меня в зените бойцовской славы, и их любовь к спорту пересиливала чувство неловкости, которое они испытывали при необходимости обращаться за помощью к еврею, который разбирался с чужими неприятностями. Этот Бальфурсмотрел на меня ни как на еврея, ни как на борца, а как-то иначе, словно я был здесь вовсе ни при чем, — будто на слугу, который должен был отвести его к нужному ему человеку.

— Сударь, — сказал я, вставая, когда миссис Гаррисон закрыла за собой дверь.

Я слегка поклонился, на что Бальфур с обреченной покорностью ответил поклоном. Я предложил ему стул у стола, после чего вернулся на свое место и сказал, чтожду его распоряжений.

Он колебался, не решаясь приступить к делу, тем временем изучая меня. Я бы сказал, он таращил на меня глаза, как смотрят на зрелище, а не на человека. Он с явным неодобрением осмотрел мое лицо и платье (хотя и то идругое были чище иаккуратнее, чем у него) и остановился на волосах. В отличие от настоящих джентльменов, я не носил длинный парик с буклями, а зачесывал локоны назад и перехватывал их бантом.

— Вы, я полагаю, Бенджамин Уивер, — наконец вымолвил он срывающимся от волнения голосом. Он даже не заметил, как я кивнул в знак согласия. — Меня привело серьезное дело. Мне не доставляет удовольствия испытывать нужду в ваших особого рода услугах, но я нуждаюсь в помощи, которую может оказать только такой человек, как вы.

Он неловко заерзал на стуле, и у меня закралось сомнение, что мистер Бальфур был тем, за кого себя выдавал, что, возможно, он занимая куда низшее социальное положение и только представлялся джентльменом. В конце концов, он сказал миссис Гаррисон об