Загадочная шкатулка герцога де Блакаса - [128]
Крокодила (иллюстрация В), на котором восседает ребенок, мы видим на иллюстрации К, фигура 4, одинаково как и ребенка, спешащего быть разорванным в его пасти; наконец, две арабские надписи обеих шкатулок (по три слова каждая) являются теми же самыми, что я опубликовал и перевел в Каменоломнях Востока.
Не повторяя то, о чем я сказал для разъяснения скульптур шкатулок и идолов Имперского кабинета, в процитированных выше Воспоминаниях, на которые я еще сошлюсь неоднократно, здесь я ограничусь лишь интерпретацией скульптур шкатулок Кабинета господина герцога де Блакаса; но прежде чем предаться этому обсуждению, необходимо сказать несколько слов об общем характере этих памятников, о присущем им возрасте и доктрине, выражением которой они являются.
Арабские и европейские надписи, присутствующие на одних и тех же памятниках (надписи выгравированы на первой иллюстрации Каменоломен Востока и частично на иллюстрации К под № 10,11,12 и пр.); эти надписи, воспроизведенные одним и тем же образом невежественными художниками, что я приводил на страницах 7-14 VI тома Каменоломен Востока, не оставляют ни малейшего сомнения, что памятники, на которых их обнаруживают — как идолы так и шкатулки (ибо одни и другие несут одинаковые надписи) — не принадлежат европейским обществам Средневековья; характерные черты скульптур и букв свидетельствуют о памятниках тринадцатого века христианской эры. Главная фигура, представленная на шкатулках, гений (андрогин), держащий цепь эонов; таинства крещения и евхаристии, в которые обряжены артефакты, горящий костер и в особенности оргии змею (иллюстрация К, первая серия) слишком ясно показывают, что эти памятники принадлежали одной из самых развращенных сект гностицизма, а именно офитам, существование которых в тринадцатом веке подтверждается весьма внушительными документами.
Немецкие и французские критики, поднявшиеся против моих Воспоминаний, опубликованных в Каменоломнях Востока, поскольку в них я продлил существование гностических доктрин вне границ третьего и четвертого столетия нашей эры, теперь после публикации превосходной Истории гностицизма господина Маттера (2) умолкнут, ибо в ней сообщается, “что гностицизм реально умер только в пятнадцатом веке нашей эры и что ныне существующие тайные сообщества, обряд и язык которых увековечили символы гностиков (таковы: запон, зеркало, семисвечник, пентаграмма, череп и особенно буква G) были бы сами изумлены этой идентичности обряда и символов, несмотря на перегибы, которые они приняли и которые бы прекратились, если бы сами сообщества стали более учеными” (3).
Для истории гностицизма и ересей, в целом, досадно, что Маттер ограничивается в академической проблеме шестью первыми веками христианской эры и не доводит своего произведения до пятнадцатого столетия, эпохи, в которой он устанавливает закат гностицизма и куда он не смог дойти через Средневековье, следуя нити офитических памятников: об одних я писал в своих Воспоминаниях Mysterium Bapbometis revelatum, другие — объясню здесь. Эти памятники его могли бы обеспечить наиболее ценными и убедительными доказательствами истины обвинений, выдвинутых Римской церковью против различных доктрин, а именно против стадингиан (stadinghiens) и тайных капитулов тамплиеров. Не желая рассматривать до какой степени были виновны последние, ложились ли выдвинутые обвинения на весь орден или на малое число индивидов, и не входя в обсуждение этих пунктов, которые я достаточно долго объяснял по ходу моих уже приведенных Воспоминаний, моя цель здесь только показать, что обвинения суверенных понтификов против порочных доктрин и употреблявшихся мерзких оргий в определенных сектах двенадцатого и тринадцатого столетий, полностью достоверны.
Послушаем для начала папу Григория IX, который в булле против ереси стадингиан, обращенной епископам Гильдесгейма, Миндена, Любека и Ратцебурга (5), дает подробности оргий, которым предаются эти еретики во время своих сборищ.
После введения булла продолжает (6): “Hujus pestis initia talia perferuntur. Nam dum novitius in ea quisdam recipitur, et perditorum primitus scholas intrat, apparet ei species quaedam ranae quam bufonem consuevere aliqui nominare; hanc quidam a posterioribus ac quidam in ore damnabiliter osculantes, linguam bestiae intra ora sua recipiunt, et salivam. Haec apparet interdum indebtta quantitate (qualitate?), et quandoque in modum anseris vel anatis, plerumque furni etiam quantitatem (qualitatem) assumit: demum novitio procèdent! occurrit miri palloris homo, adeo extenuatus et macer quod consumptis carnibus sola cutis relicta videtur ossibus superducta; hune novitius osculatur, et sentit frigidum sicut glaciem, et post osculum catholicae memoria fidei de ipsius corde totaliter evanescit. Ad convivium postmodum discum bentibus et surgentibus compléta ipso convivio, per quandam statuam, quae in scholis hujusmodi esse solet, descendit retrorsum ad modum
