Загадки топонимики - [62]

Академик А. Соболевский был крупнейшим знатоком истории русского языка. Но он увлекся теорией, согласно которой славянам на огромном пространстве территории современной России предшествовали скифы. Он с жадностью искал в топонимике следов милых ему скифов и пришел в восторг, обнаружив в северной Смоленщине, в глухих лесах, местность, именуемую СИБИРЬ, населенную людьми, которых соседи почему-то зовут «сячками». Он увидел в слове отголосок древнейших времен. Несомненно, в тех местах побывало одно из скифских племен — саки! И та Сибирь, азиатская, и эта Сибирь, смоленская, обязаны своим бесконечно древним названием далекому прошлому и скифам. Иначе откуда такое совпадение?

Беда тут в том, что увлеченный умозрительными построениями ученый не справился у историков. Он узнал бы, что глухие урочища Смоленщины получили имя свое не в скифской древности, а каких-нибудь 150–200 лет назад. Графы Шереметевы, владельцы огромных имений, избрали смоленскую глушь местом ссылки провинившихся крепостных. Ссылать в настоящую Сибирь было и долго и хлопотно, ссылали сюда. И место каторжных наказаний получило у соседей, да и у самих ссыльных вполне естественное метафорическое имя Сибирь. «Место ссылки на поселение».

Это явление совершенно обычное. В начале 900-х годов в Петербурге был огромный населенный беднотой дом, именовавшийся среди населения ПОРТ-АРТУРОМ (злосчастная русско-японская война была еще свежа в памяти). В Великолуцком уезде бывшей Псковской губернии значительная часть плодородной Медведовской и кусок Михайловской волостей звались УКРАИНОЙ еще в двадцатых годах. Когда в газетах стали описывать бедственную жизнь Шанхая под пятой японских оккупантов, во многих местах нашей страны различные неблагоустроенные еще по тем временам поселения начали называться ШАНХАЯМИ… Точно то же случилось и с Сибирью в Бельском уезде тогдашней Смоленской губернии. И скифы-саки были тут решительно ни при чем. А кто мог наилучшим образом выяснить это? Историк и только историк!

Географы не отстают от других и предъявляют права на владение топонимикой, на свои законные прерогативы в ее построении и использовании. Надо сказать, прирожденными топонимистами, с правом решения топонимических проблем, выступают порою и археологи, и этнографы, и специалисты по истории техники и культуры, и множество других. Как отнестись ко всему этому? Кто тут прав, кто виноват?

Мне лично представляется, что споры пустые. Топонимия любого народа, бесспорно, представляет собою явление его языка, точно так же как и система его личных имен, его зоологических и ботанических терминов, вообще как все, выраженное и закрепленное в слове. «Отставить» языковедов и языкознание от топонимики нельзя да и незачем.

Но каждый современный лингвист знает: язык можно изучать, только опираясь на историю того общества, в котором он существует и которое обслуживает. Плох будет тот исследователь истории русских правовых терминов, который пожелает изучать их, не составив себе точнейшего представления об истории самого русского права.

Ничего не получится из работ лексикографа, пожелавшего ознакомиться с системой и эволюцией языка охотников, закрыв глаза на историю самого охотничьего дела, на историю тех вещей и отношений, с которыми и сейчас и во все времена были связаны охотники.

Совершенно так же ясно, что топонимикой языковед может заниматься, только став предварительно и знающим историком и толковым географом, этнологом и археологом. Серьезный современный ученый-марксист иначе никогда и не поступает.

Точно так же никем не запрещено историку, заинтересовавшемуся топонимикой, начать работу в этой области. И географу — тоже. Но и тот и другой обязаны не забывать, что, приступив к такой работе, они вторглись в область языка и, следовательно, должны полностью овладеть наукой о языке, чтобы контролировать себя ее законами точно так же, как лингвист обязан проверять себя законами историческими и географическими.

Есть в РСФСР город БРЯНСК. Само по себе имя его не представляется человеку осмысленным. От «брянчать»? От славянского «брение» — грязь?

В летописях город в древнюю пору своего существования неоднократно называется ДЕБРЯНСКОМ, точнее, ДЬБРЯНСКОМ: первый гласный в слове — звук неполного образования, нам он слышится как нечто среднее между «е» и «и». Такие звуки там, где на них не падает ударение, нередко исчезают, оставляя в качестве следа по себе мягкость предшествующего согласного. А звукосочетание «дьбрьанск», опять-таки поскольку ударение лежало на его последнем слоге, очень просто и закономерно могло распроститься с первым мягким согласным «дь» и превратиться в «брьанск». Вот вам и объяснение, основанное к тому же на данных летописей, на данных истории.

Однако внимательное чтение исторических документов показывает: в ряде случаев в древности современный Брянск именовался БРЫНЬ. Известно поэтическое выражение «брынские леса». В других славянских странах немало топонимов с основой «брын»: польские БРЫНИЦА, БРЫНКА. Трудно представить себе, чтобы везде и всюду фонетические события шли одинаково: чтобы везде одинаково отпало начальное мягкое «д» и осталось бы одинаково «бр».