Загадки любви - [9]

Мы продолжали общаться и после выписки из больницы. Галя напоминала мне меня в юности: и держалась скованно, и одевалась скучно – водолазки-свитерочки да джинсы. Зато теперь я с легкостью чередую брюки и юбки, строгие пиджаки и модный трикотаж. И ее к разнообразию приучаю.

Также выяснилось, что к своей будущей профессии инженера Галя тяги не испытывала – поступала, потому что конкурс меньше, – однако диплом получила своевременно. Долго не могла найти места работы и приноровилась программировать сайты случайным заказчикам. Поэтому была несказанно обрадована, когда я сообщила ей о вакансии референта – или просто секретарши – на нашей кафедре: оклад хоть и мизерный, зато постоянный. Обычно эту ставку студенты занимали, но Галя согласилась, решив, что продолжит подрабатывать изготовлением сайтов.

Расставив стулья, Галя вскипятила чайник и предложила мне присоединиться к ней. Теперь она уже не носила водолазки. На ней был строгий брючный костюм, черный, в узкую полоску, белая блузка с английским воротником и черный же, с приспущенным к груди узлом, галстук. Ее бесцветные прямые волосы спускались ниже плеч по спине – вид и деловой, и сексуальный одновременно. Галя недавно пережила свой первый в жизни роман, тоже неудачный, а потому чувствовала себя теперь совсем взрослой и говорила со мной на равных.

– Ну, рассказывай, Дашуля. Отчего ты сегодня, как тигрица, набросилась на нашего Леонида Александровича? Все из-за Кира? Он тебя бросил, а ты на Лунине отыгралась? А ну как он возглавит кафедру? Ведь тогда тебя в два счета вытолкает вон.

– Кир здесь абсолютно ни при чем! – возмутилась я. – А то, что мне боком выйдет мое выступление, я и сама понимаю. Профессор Аношин опять в больницу угодил на какое-то обследование. А кроме него, меня никто не решится поддержать! Ну а ты что предлагаешь мне: молчать? У меня в статье были такие красивые результаты, теперь все коту под хвост. Уже никуда с ними не сунешься.

– И все же ты не зли тигра, извинись перед Луниным, скажи, что перепутала там что-то.

– Галя!!! – Я резко встала, опрокинув стул.

– Ладно, ладно, Дашуля. – Галя подняла упавший стул, усадила меня осторожно, словно больную, положила руку на плечо. – А из-за Кира ты тоже не переживай. Сама ведь говорила, что он не понимает тебя.

– Меня не то убивает, что он ушел, а то, как он это сделал! Ничего не объяснил, не предупредил, прилепил к холодильнику записку и был таков!

Я снова поднялась на ноги, подошла к окну. На улице уже стемнело. На парковке перед университетом почти не осталось машин, и только мой яркий «лимончик» светился, как фонарь, перед входом.

Галя тряхнула своей белоснежной гривой, переживая за мои обиды. Потом, чтобы подбодрить меня, произнесла:

– Может, он еще вернется?

– Вернется? – Голос мой стал звонче. – А мне надо? Я ведь его никогда по-настоящему не любила!

– Ты никогда прежде об этом не говорила. Тогда я не пойму: ты горюешь или радуешься?

Я снова уселась, взяла бутерброд с сыром и надкусила его.

– Понимаешь, сожаление о потерянном – это невроз.

– Невроз? Вроде того, о каком ты мне когда-то рассказывала? О любви к своему однокласснику. Его Артур звали, да? О том, как плакала ночами, когда он куда-то уехал с родителями.

Я хотела небрежно ответить Гале, что письма этого одноклассника теперь лежат у меня в электронном ящике, но, разглядывая розово-синий узор по бокам чашки, решила промолчать.

Я помнила выпускной вечер в мельчайших подробностях. Мы с Витюшей стояли в полупустынном коридоре у подоконника, а из актового зала доносилась музыка – и он сказал, что собирается ехать с родителями в Прагу, куда отца переводят по работе. Хочет посмотреть новую страну и учебу продолжит, скорее всего, за границей. Отец готов оплатить ее.

У нас в то время платных отделений не было, а преодолеть барьер вступительных экзаменов в государственном вузе для Вити, с его тройками в аттестате, было почти нереально. Кроме того, здесь ему светила армия, куда он не жаждал идти.

Я слегка удивилась этому его решению, но беспокойство у меня вызвала мысль: а как Артур? Он тоже уедет с семьей? Тогда в России все кувырком шло: нищета, безработица. Возможность вырваться за рубеж многим казалась счастливым решением проблем.

– Артур еще не решил, поедет ли он с нами, – недовольный моим вопросом, поморщился Витя. – Да и я... Если бы ты любила меня, Долька! Без раздумий здесь бы остался, хоть мне и грозит в армию загреметь.

Витя ненадолго замолчал, с надеждой глядя в мои глаза. Вдруг его надежды оправдаются. Но я была беспощадна к нему и, откинув голову назад, высокомерно произнесла:

– Останемся друзьями, Витя. И никогда больше не заводи этот разговор.

Тогда он засучил рукав белой нарядной рубашки и предъявил мне доказательство своей преданности, вытянув передо мной руку ладонью вниз. Между локтем и кистью, на воспаленной коже я увидела неровную, похожую на баранку синевато-черную наколку в виде буквы «Д». От нее отходили маленькие лучики, как от солнца.

– Твое имя, Долька, всегда будет со мной.

Я расхохоталась! И сказала, что расшифровка буквы – «дурак»! Какой жестокой я была, я – «девочка в чепчике»! Сама нескладная, с ватками в ушах, я все же считала Витюшу парнем, недостойным себя. Продолжая смеяться, я заметила Артура и Люсьену, входящими в коридор с лестничной площадки. Наверняка они там целовались, поскольку выглядели заговорщиками, хранящими общую тайну, а рука Артура обнимала Люсину талию. И тогда я, закатываясь в последних приступах смеха над Витиной татушкой, вдруг зарыдала. Я поняла, что Артур никогда не станет моим. Витюша с тревогой взглянул на меня и предложил носовой платок. Он продолжал успокаивать меня, пока я сквозь рыдания не бросила ему в лицо: