Загадки любви - [50]

– Ну, здравствуй еще раз!

Я уклонилась от прикосновений: готовилась сказать Вите все, что я обязана ему сказать.

– Витенька, извини, не надо. Я должна признаться, что... – продолжать у меня не было сил.

Я отошла к окну, взяла с подоконника кувшинчик с водой, полила цветы. Закончив, так и осталась стоять спиной к Вите. Он робко коснулся моего плеча:

– Признаться в чем? Ты не любишь меня, Долечка? Ты снова видела Кира и хочешь к нему вернуться. Ты обманула меня, ты была не у Люсьены?

– Ну что ты, глупыш! При чем здесь Кир? Я правда была у Люсьены на даче.

– Тогда ничего не понимаю.

Я охотно переключилась на историю подруги, чтобы не говорить об Артуре. Обстоятельно пересказала Вите, какой опасный диагноз выставлен Люсьене, как она боится умереть от СПИДа.

Витя покачал головой, заложив руки за спину и опустив голову, начал шагать по комнате из угла в угол.

– И виновник Кир?

На его лице промелькнул тот же испуг, что, наверное, и на моем, когда я выслушивала признания подруги. Я успокоила Витю, сказав, что Кир здоров.

– Да, хреновое дело у твоей подружки. Ты на всякий случай подальше от нее держись.

– ВИЧ через бытовые предметы не передается.

– Береженого Бог бережет. Наука много чего не знает. Сегодня одно говорят, завтра другое придумают.

– Вот именно. Некоторые полагают, что СПИД – это не болезнь, а кара за грехи или что-то в этом роде.

Наш разговор о причинах возникновения болезни затянулся. Потом мы пошли обедать, и я так и не нашла момента, чтобы сделать признание. А после обеда я сразу уехала в университет.

На работе я специально задержалась подольше, рассчитывая, что к моему возвращению Вити не будет дома – вечерами он тусовался с литераторами. И как приду сразу в постель. Нескончаемо длинный день утомил меня, на ногах с самого рассвета. Наверняка засну до его прихода – а утром, утром, может, и наберусь смелости...

Однако мой расчет не оправдался. Витя был дома и весьма оживлен, потому что выспался днем. Уже в прихожей начались недвусмысленные ласки.

Напоив меня крепким чаем – сам и горячие бутерброды приготовил, – заторопил в спальню. Диван уже был раскинут, а на нем постелена новая простыня в веселых цветочках. Витя разделся, по-супружески основательно, первым нырнул под одеяло, приоткрыв его на моей половине. Он глядел на меня с вороватой хитрецой в глазах, как игривый щенок, грызущий тапку: дескать, да, виноват, но мне невтерпеж. Наши любовные игры Витя часто начинал так, будто вымаливал у меня милостыню. Обычно я мучила его недолго.

Но сегодня я не торопилась прилечь рядом. Забыть, что я была ему неверна, мне не удавалось. Я присела на стул, сведя вместе ноги и сцепив пальцы рук, и выпалила Вите, глядя прямо в его щенячьи глаза:

– Витя, прости. Я должна тебе сказать, что переспала с Артуром. После чего и удрала к Люсьене.

Он молчал. Маска игривости не сразу сползла с его лица. С минуту он продолжал улыбаться – «человек, который смеется». Наконец медленно приподнялся с подушки, глаза его сузились, на скулах заиграли желваки. Было видно, что он старается сохранить самообладание.

– С Артуром? – деревянным голосом переспросил Виктор. – По собственной воле?

– Не пытай меня, Витя.

– Вот как... Полагаю, кайф получила изрядный! И что же дальше? Уходишь к нему? Предложишь поменяться спальными местами? Наш-то с тобой диван шире, чем бабушкина кровать.

Витя говорил много и бестолково, то пытаясь сразить меня злым остроумием, то изменив тон, умоляя:

– Долька, прости меня, больше не буду. Клянусь, даже не вспомню. Ведь это случайность? Да? Все случилось ненароком? Он поддался инстинктам, а ты не устояла? Он всегда был сильный и напористый, не то что я, валенок.

Хотя картина, описанная Витей, была похожа на реальную – не зря писателей считают чуть ли не пророками, – я не стала подтверждать его догадки ради оправдания.

– Витя, можно мне в коридор уйти, на раскладушку?

– Я бы на твоем месте вообще оставил этот дом, если, конечно, ты не сговорилась с братцем...

Не глядя на Витю, я сказала, что мне сейчас идти некуда, поведала о том, что случилось в квартире родителей.

Он помолчал. Затем опустил ноги с дивана:

– Ладно, оставайся здесь. Я переберусь в коридор.

Мне было бесконечно жаль Витю, такого верного, покорного, несчастного. В этот момент мне даже казалось, что я его люблю.

Он уловил мою нерешительность. И вдруг запел чуть ли не серенаду:

– Приди-приди-и-и ко мне, любимая-я-а! Дай сно-ова мне еще разо-ок, еще гло-оток!

Витя пытался сдержать слезы, пряча свою боль за нелепой маской то ли рыцаря, то ли восточного хана, но не выдержал и разрыдался, уткнувшись лицом в ладони. Затем бессильно опустил руки, снова умоляюще посмотрел на меня и торопливо заговорил:

– Долечка, можешь считать меня тряпкой, половиком, но прошу, родная, только позволь мне еще раз...

Я присела на край дивана, взяла Витину руку, поднесла ее к своим губам, коснулась его влажной от слез кожи пальцев губами.

– Прости, Витя. Я не могу.

Гримаса отчаяния вновь перекосила его лицо. Если сейчас он вновь заплачет, то этого я не выдержу, сдамся. Но Витя резким движением провел ладонью по лицу, встал, схватил в охапку лежащий на стуле плед и выбежал с ним в коридор. За стеной комнаты загромыхала раскладушка, потом стало тихо. Я разделась и легла под одеяло, еще сохранившее тепло Витиного тела.