Загадки казацких характерников - [10]
Кроме школы воинского искусства, Сечь была сокровищницей воинского духа, т. к. берегла старинные, архаические воинские традиции нашего народа. Традиции братства, характерництва, воинские подвиги уходят своими корнями в седую старину. Взять, например, хотя бы институт добровольцев-смертников, которым казаки всегда удивляли врагов. Его корни уходят во времена расселения древних арийцев. В древних арийских племенах военные вожди брали на содержание маленьких ребят, чьи родители погибли или пропали без вести. Спустя из них вырастали отважные воины, которые сопровождали и охраняли вождя и были готовы отдать за него не колеблясь свою жизнь, некоторые из них после смерти вождя умирали, чтобы сопровождать его и после смерти.
Из древности известны в индийской мифологии маруты — Сыновья бога Рудри (Рода), божества грозы и ветра, которые сопровождаю в походах громовержца Индру. Эти маруты, свидетельствуют исследователи, являются мифологизацией т. наз. «марья» — отрядов профессиональных воинов, которые сыграли большую роль в экспансии Ариев (324, 145). Интересно, что маруты носили прическу, аналогичную к казацкому чубу, а вооружены были золотыми топорами (вспомним традиционные позолоченные топорики карпатских верховинцев). О существовании института смертников на наших землях свидетельствует Геродот, описывая скифов, которые шли на смерть после смерти царя. Арабский ученый Ахмед Ибн-Фадлан, рассказывая о царе русов, пишет: «Среди обычаев русского царя есть то, что во дворце с ним находится четыреста человек из числа храбрых сподвижников его и верных ему людей, они умирают при его смерти и идут на смерть за него» (56, 101). В дохристианский период истории Киевской Руси такие воины-смертники были известны под названием «смердов» — которые умирают сообща, префикс с — спільно[10], корень мерд-морд — умирать, убивать. Во времена христианизации Руси институт смердов был ликвидирован, а само слово «смерд» стало загадочным анахронизмом (264, 279–283), а позднее названием бедных крестьян. Относительно этимологии этого слова, то он имеет общие корни и с фамилией знаменитого «старого казака» Ильи Моровца, и со славянской богиней смерти Марою, и с древнеславянским словом «мор», которое обозначает бой, битву (137, 11). Кстати, боевой клич индийских раджпутов — «Мар!», «Мар!», буквально «Смерть!», «Убей!» (321, 27).
Украинский крестьянин с цепом. Фото нач. XX в.
В битве под Берестечком отход казацкого войска прикрывал отряд из 300 казаков-смертников, заданием которого было ценой собственной жизни обеспечить отступление основных сил украинской армии через болота. И с этим заданием казаки справились: «…в одном месте среди болота сгрудилось триста казаков и храбро оборонялись против большого количества атакующих, которые нажимали на них со всех сторон; чтобы доказать свое пренебрежительное отношение к жизни, которую {поляки} обещали им подарить, то ко всему, что есть ценным, кроме жизни, они вытаскивали из своих карманов все свои деньги и бросали их в воду. Наконец полностью окруженные, они один за другим почти все погибли, <но> пришлось с каждым из них вести бой» (343, 161).
О подвиге еще одной группы казаков-смертников, которые переломили ход всей украинско-московской военной кампании под Конотопом, некоторые наши историки и теперь предпочитают не вспоминать. А рассказал о нем Дмитрий Бантиш-Каменский в «Истории Малой России».
Когда в 1659 году князь Трубецкой со стотысячной армией начал осаду украинского города Конотопа, который даже не был окружен валами, его защитники во главе с полковником Григорием Гуляницким, решили использовать военную хитрость. Во время очередной вылазки в московский лагерь несколько казаков-добровольцев «случайно» попали в плен, «не выдержав пыток», рассказали князю Трубецкому, что, мол, в Конотопе мало войск (около четырех тысяч) и они к обороне не готовы. Поверив им, Трубецкой со своей стотысячной армией решил немедленно начать штурм города. После обеда 28 апреля после неистовой артподготовки отборные московские полки ворвались в Конотоп, как на параде, «с барабанным боем и поднятыми знаменами». Но там их ожидала такая засада Нежинского, Прилуцкого и Черниговского полков (вместе с жителями Конотопа их было было 20–25 тыс. человек), от которой мало кто смог сбежать. Как скромно написал историк, Москвины «были отброшены и беспорядочно отступили» (16, 229–230). Именно с этого времени происходит поговорка «хохлацкий цеп во все стороны бьет». После такого поражения Трубецкой, даже имея больше чем пятикратный перевес, уже больше не решался штурмовать Конотоп, а ограничился пассивной осадой. Подвиг нескольких казаков-смертников спас город и в значительной мере содействовал победе украинского войска в знаменитой Конотопской битве (08. 07. 1659 г.).
Победитель под Конотопом.
Древнеславянская скульптурка. VI в. Полтавщина.
Византийский историк Гирокопий Кесарийский в «Истории войн с готами» с восторгом и изумлением пишет о подвигах одного из таких воинов чести, происходившего из наших сторон, из племени гуннов-масагетов по имени Хорсамант — «человек Хороса». Хорсомант был личным охранником византийского военачальника Велизария и считался одним из лучших воинов. Он единолично выходил на поединок с большим количеством врагов, легко побеждал их и принуждал к бегству: «Через некоторое время после битвы на Нероновом поле, когда небольшими конными отрядами римляне преследовали врага в разных направлениях, Хорсамант, один из самых славных охранников Велизария, массагет родом, с другими семидесятью воинами так же преследовал их. Когда они выехали далеко на равнину, остальные римляне повернули назад, а Хорсомант в одиночку продолжал преследование. Увидев это, готы, повернули коней и ринулись к нему. Он же, ворвавшись в их середину, убил копьем одного из лучших воинов и набросился на других; тогда они, повернувшись в тыл, снова бросились в бегство. Стыдясь тех, что находился в лагере (а они могли думать, что оттуда наблюдают за ними), снова решили вернуться против него. Но повторилось то же самое и они, потеряв еще одного из лучших своих воинов, все-таки бросились наутек и не остановились раньше, чем Хорсамант загнал их в укрепление и не повернул, оставшись один, назад» (252, 170).
