Загадка серебряной луны - [42]
В школе пилотов в него вдолбили правила поведения в ситуациях, кажущихся безвыходными. Первое правило: анализируй свое положение и установи, что может ожидать тебя в худшем случае! Второе правило: прими худший вариант как уже случившийся! Третье правило: мысленно смирись заранее с самым худшим; будь внутренне готов принять это в крайнем случае!
Тому, кто был готов принять худшее, было больше нечего терять. Он мог только одержать победу. И эта простая смена точки зрения была психологически очень значимой: Появлялась новая надежда, возвращалась способность к концентрации, высвобождались внутренние силы. Достигнув этого этапа кандидат следовал четвертому правилу: Теперь посвяти себя в полном спокойствии попытке предотвратить худшее насколько это возможно!
Далберг размышлял. Действительно, его положение было скользким. Заблокированная моторная нервная система. Желе во всем теле, никакой надежды добраться до шлюзовой камеры. Кислород на пять-шесть часов. Анне в медикаментозном глубоком сне.
Самый худший вариант: Она проспала отведенный ему срок. Нет причины для паники: Если он радикально ограничит потребление кислорода, будет дышать неглубоко как только возможно избегать всякого физического или духовного напряжения, он сможет продлить срок, в крайнем случае даже на пару часов, а когда-нибудь же Анна проснется.
Существовали специальные методы искусственного снижения потребления кислорода. Они частично основывались на старой практике йога и сводились к произвольному управлению тех процессов — кровообращению, обмену веществ и так далее, которые обычно регулируются продолговатым мозгом, а следовательно регулируются непроизвольно. «Переключить на экономный режим», гласила популярная пословица для этой техники выживания. Он старательно тренировал ее в школе пилотов и время от времени вызывал насмешку у своих однокашников. Теперь старание пришло ему на пользу.
Первый шаг: принять как можно более удобное положение. С системой жизнеобеспечения на спине? Далберг повернулся на бок, пощупал правой рукой сзади и отцепил систему жизнеобеспечения от нижнего крепления. Вдруг запнулся. Потряс руки в районе суставов, напряг бицепсы.
Эй, это было…!
Все еще недоверчиво, он вернулся в положение лежа на животе, оперся на колени и ладони и осторожно поднялся.
Без сомнения, он крепко стоял на ногах.
На этот раз Далберг отказался от длинных, элегантных шагов. Он дошел до трапа уверенным шагом пешехода.
Что ему было думать об этих странных случаях? Далберг снял скафандр и упал в кресло. Кажется, Анне была права со своим предупреждением. Не только в штольнях, повсюду таилась невидимая угроза. Ее воздействия проявлялись внезапно.
Но действительно ли не было лучшей защиты, чем побег в другое место? Побег был ему не по душе. Ему казалось недостойным уклоняться от препятствий. Он всегда предпочитал устранять то, что вставало у него на пути. Недовольный, он поднялся. Почему, черт возьми, у него не было никаких идей? Почему ничего не происходило, почему ничего не изменялось? Разве он собрал недостаточно опыта за свою многолетнюю пилотскую практику, не обладал достаточно острым умом, чтобы справиться с этой проклятой излучающей субстанцией?
Он чувствовал, что его нервы были переутомлены, что он не мог сконцентрироваться, и понимание этого постепенно разозлило его. Чтобы успокоиться, он начал ходить из стороны в сторону по мостику. Наконец, он остановился перед небольшим музыкальным ящиком с магнитофоном и проигрывателем дисков. Он позволил скоротать ему и спутникам несколько вахт во время восьмимесячного полета, но с момента посадки он больше не использовался.
Немного музыки, чтобы обрести душевное равновесие? Наугад, Далберг вынул с полки пленку и поставил ее. Балет. Гизела, второй акт… Спасибо, не надо! Хватит с него на сегодня блуждающих огоньков и богинь-норн, прядущих судьбу. Своей собственной Вилли ему было достаточно, даже если она скакала не с мертвыми лилиями в руках по лесному кладбищу, а снаружи по аммиачном снегу.
Следующая пленка уже больше понравилась ему. Бетховен, Йоркширский марш. Тарам там там… Далберг снова плюхнулся в мягкое кресло, откинул голову назад, закрыл глаза и вслушивался в такт. Раскачивал ногами, щелкал пальцами. И вдруг почувствовал, словно музыка освободила, растопила что-то застывшее, холодное внутри него, словно он открыл резервуар и высвободил энергию: сначала струйками, затем все более широкими потоками.
Тарара там там… Ноги и руки энергично били в такт; голова, плечи подергивались. Подергивались, словно наэлектризованные. Далберг вспотел. Затруднилось дыхание. Он начал задыхаться.
Достаточно!
Он слишком поздно опознал новую опасность. На равнине: тотальная блокада моторной нервной системы; теперь происходил обратный процесс: повышенная активность. Он больше не владел своим телом.
Немного позднее Далберг бессильно съехал с кресла и ворочался на полу, конвульсивно подергиваясь.
Анне поднялась. Странный приступ слабости совладал с ней как раз в тот момент, когда она поднялась на пригорок и протянула руки к передатчику и динамитным шашкам, и пару минут она чувствовала себя словно парализованная, не в состоянии даже пальцем пошевелить. Это прошло, и у нее не было никакого желания думать об этом. Она вообще больше ни о чем не хотела думать. Она чувствовала себя словно выжженной изнутри. У нее было лишь одно желание: быть на борту, рядом с Далбергом, сообщить ему то, что нужно было сообщить, и терпеливо выслушать его интерпретацию. Она была на исходе сил и своей проницательности.
