Загадка подзабытого убийства - [26]

Грифф расхохотался.

— Ну, — весело сказал он, — вы мне льстите. Я ведь уже пытался сегодня утром поговорить с доктором Купером, но из него мне ничего не удалось вытянуть.

— Доктору Куперу, — мрачно заявил Фишер, — еще, по всей видимости, придется предстать перед медицинским советом и постараться дать объяснение своим весьма странным заявлениям, а также сообщить, почему ему потребовалось делать свои заявления в присутствии репортера из газеты.

Казалось, Гриффу совершенно безразлична дальнейшая судьба доктора Купера.

— Мне бы очень хотелось побеседовать с миссис Кэттей, — сказал он.

— Это совершенно невозможно, — отрезал Фишер. — Она убита горем. И никого не желает видеть. Со мной она разговаривает только по телефону, и голос у нее, я вам даже передать не могу, такой слабый, дрожащий, что я даже иногда не совсем понимаю, что она говорит.

— И только на основании этого, — поинтересовался Грифф, — вы считаете, что она вне себя от горя?

Глаза Фишера потемнели от гнева.

— Боюсь, что вы меня неправильно поняли, — медленно проговорил он. — Я ее адвокат. И не только. Я, кроме того, ее друг. И был другом ее покойного мужа. И своим нынешним преуспеянием я обязан прежде всего благородству ее мужа. Я работал под его руководством в Южной Америке. А затем он продал свой пай в фирме и вернулся в Америку. И предложил мне приехать к нему сюда. Я поступил на юридический факультет, и за мою учебу платил он. Он ссудил мне деньги, что позволило мне начать практиковать как юристу и некоторое время продержаться. Я был так благодарен ему, что с радостью отдал бы за него жизнь. И сейчас я готов сделать все для его вдовы. Я сказал вам уже, что она вне себя от горя, и готов поручиться за свои слова. Могу также уверить вас, что смерть Кэттея была совершенно естественной. И большая часть вины за эту внезапную смерть лежит на газете, которая опубликовала ту проклятую клеветническую статью, которая и подкосила его.

— Но газета же напечатала опровержение, — возразил Грифф.

— Да какое это опровержение, — возмутился Фишер. — И как она была написана! Никаких извинений — даже намека на это не было. Газета признала только, что в предыдущей статье была допущена ошибка, и только, а сама эта статья, я имею в виду последнюю, была написана как обычное продолжение предыдущей. Если тут и было что-то похожее на опровержение, то я его не заметил, и вообще мне показалось, что это еще не конец этого дела.

— А вы готовы, — спросил криминолог, не отрывая глаз от губ адвоката, — положа руку на сердце заявить, что совершенно уверены в том, что статья эта даже отдаленно не напоминала опровержение?

— Ну конечно, я бы не смог так сказать, — заявил Фишер. — Во-первых, я считаю, что после смерти Кэттея дело уж точно должно быть похоронено. Во-вторых, еще до смерти Кэттея дело между ним и редакцией газеты было полюбовно улажено, я лично занимался этим.

Грифф вопросительно поднял брови.

— А вы не могли бы рассказать об этом подробнее? — попросил он.

— К сожалению, — сказал Фишер, — я не имею права передать вам в точности все детали нашей договоренности. Но уверяю вас, что соглашение полностью удовлетворяло мистера Кэттея. К сожалению, было уже слишком поздно.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что это потрясение подкосило Кэттея. Он был просто сражен ударом и с момента появления этой ужасной статьи уже был просто болен.

— А когда было достигнуто соглашение? — спросил Грифф.

— Во вторник вечером.

— Почему это было сделано? — поинтересовался Грифф.

— Потому, — с чувством ответил Фишер, — что я чувствовал, что мой клиент находится на грани нервного срыва. Я предложил миссис Кэттей сопровождать меня, мы вместе приехали в «Палас-отель» и договорились о встрече с редактором газеты. Нам удалось достичь с ним полюбовного соглашения на тех условиях, которые устраивали обе стороны. Вернувшись в Ривервью, я намеревался сообщить обо всем мистеру Кэттею. Но было, как оказалось, уже слишком поздно. Он к тому времени уже был без сознания. Он так и не пришел в сознание до самой смерти. Так и умер, не узнав, что его доброе имя восстановлено и газета напечатала опровержение.

— То есть, — сказал Грифф, — я понимаю, он был уже болен, когда вы уехали в город?

— Конечно. Об этом я вам и говорю.

— И это была основная причина, почему вы так спешно уехали?

— Да, — подтвердил Фишер. — Я не собираюсь отрицать, что именно поэтому мы поторопились добиться скорейшего соглашения с редакцией газеты, а не затевать долгое судебное разбирательство иска о клевете со всеми сопутствующими формальностями и последующим заключением какого-то договора.

— А была у вас еще какая-то причина торопиться? — спросил Грифф.

Фишер снова принялся нервно вертеть тонко отточенный карандаш. Он оторвал взгляд от лица посетителя и перевел его в окно, рассеянно разглядывая залитую ярким солнцем улицу.

— Не знаю, — медленно проговорил он, — есть ли мне смысл объяснять вам. Мне кажется, если вас не удовлетворили мои объяснения, то вам лучше обратиться в редакцию газеты.

— Мне, право, не хочется заставлять вас нарушать ваш профессиональный долг, — задумчиво проговорил Грифф.