Загадка Отилии - [25]

— Это от управляющего имением, — солгал он, — он приехал купить кое-какие материалы.

Стэникэ, конечно, не покончил с собой и во имя своего «сына», возраст которого исчислялся всего лишь месяцем, не пренебрег и обращением к «людям, лишенным роди­тельских чувств». Отдать дом Симион не соглашался, но проявлял враждебность лишь к Олимпии, а к Стэникэ относился терпимо. Тот брал старика под руку, громоглас­но хвалил его произведения и выманивал несколько лей, если они у Симиона оказывались. Аглае он покорял изы­сканностью, с какой целовал ей руку, и обращением «мама». Стэникэ вымогал сколько мог у каждого, кто ему встре­чался, даже у Марины. Правда, от нее он требовал наи­меньшей дани:

Тетя Марина, дай мне две леи.

— Нет у меня, уходи отсюда, у меня только пол-леи. Как-то раз он поймал Феликса, который был один дома.

— Никого нет? — изображая отчаяние, спросил Стэ­никэ.

— Никого.

— Какая неудача! Моя жена тяжело больна, а в доме ни гроша. Я застрелюсь. Не найдется ли у вас хоть пяти лей?

Но излюбленной жертвой Стэникэ была Аурика (в честь которой он назвал ребенка Аурелом), обожавшая мужчин вообще, а Стэникэ за его силу и нахальство в особенности. Под предлогом родства, которое он так и не узаконил, Стэникэ заключал Аурику в объятия и крепко целовал в обе щеки. Затем приступал к делу:

— Свояченица, моя жизнь — это нескончаемое муче­ничество!

— Ах, домнул Стэникэ, такой мужчина, как вы, побе­дит все в жизни.

— И тем не менее побежденный — я. Я, интеллигент, человек, рожденный для высокого поприща, не распола­гаю даже десятью леями. Это невыносимо. Я верну бед­ной Олимпии свободу.

«Верну свободу» — это была формула, очень волно­вавшая Аглае, которая в ужасе представляла себе позор­ное возвращение Олимпии домой с ребенком на руках. Однако дела благодаря тому же Стэникэ неожиданно при­няли благоприятный оборот, хотя у него на этот раз и не было никакого определенного плана.

В один прекрасный день удрученный Стэникэ вошел в комнату с вышитыми подушками, где работал Симион. Аглае увидела его в окно и тоже пришла туда. Стэнике, не промолвив ни слова, лег на софу, расстегнул жилет и вытянулся на спине, прижав одну руку ко лбу, а другую к сердцу.

— Что с тобой? — недоверчиво спросила Аглае, а пе­реживавший приступ ипохондрии Симион с беспокойством посмотрел на него.

— Я болен, тяжко болен, — не сразу прошептал Стэникэ и медленно, сунув руку в карман, вытащил большой .носовой платок. Не глядя на Аглае, он протянул ей пла­ток.

Что это за платок? Мама, намочите его, пожалуйста, в холодной воде, я положу на сердце.

— У тебя больное сердце? — подойдя к Стэнике, бо­язливо спросил Симион.

— Да.

— У меня тоже не совсем здоровое, — признался Симион. — Ты что чувствуешь?

Аглае, которая все-таки принесла Стэникэ смоченный платок, прикрикнула на старика:

— Поди ты со своим больным сердцем! Опять при­нялся за глупости... А у тебя, — обратилась она к возмож­ному зятю, — откуда такое взялось, я что-то об этом не слыхала.

— Я тяжко болен. Доктора говорят, что мне жить не­долго... Я таил болезнь, чтобы не расстраивать Олимпию, не приоткрывать перед ней мрачное будущее. Вы не оце­нили моего благородства, а от огорчений болезнь усили­лась.

— У тебя оно болит? — не отставал Симион.

— Не болит, но у меня ужасающие сердцебиения и об­мороки. Приложите руку к груди, и вы сами убедитесь!

Симион протянул руку, Стэникэ взял ее и приложил к сердцу. Уверенный, что обнаружил что-то ненормальное, Симион в страхе сказал:

— Он болен. У него бьется так же, как иногда и у меня.

— Когда меня уже не станет, — угасающим голосом продолжал Стэникэ, — умоляю вас позаботиться об Олим­пии, которую я обожал, и о нашем сыне. Я сожалею, что не смог своим трудом обеспечить ей прочное положение, это и было причиной, почему я так настаивал, чтобы вы оформили документ о приданом Олимпии... Пусть у нее будет дом, где она могла бы приклонить голову...

Симион кашлянул, но на этот раз не рассердился.

— Я хотел бы прожить еще несколько недель, чтобы дать ей имя, — добавил Стэникэ.

— Стэникэ, — властно сказала Аглае, которая в глу­бине души не верила ему, но с тревогой думала, как мо­гут сложиться обстоятельства для Олимпии, — болен ты или нет, но ты хорошо сделаешь, если не будешь больше тянуть... Хватит наконец, поженитесь хотя бы граждан­ским порядком... Над нами люди смеются... Я вам тоже кое-что дам... — Симион, ты слышал, отдай им дом, не упи­райся.

Упрямый по натуре Симион не сказал ни да, ни нет. Стэникэ сделал движение, как бы желая собраться с силами.

— Я принесу составленный документ. Нужна только подпись, а остальное уж мое дело.

Все же уломать Симиона было не так-то легко. Стэникэ являлся чуть ли не каждый день. Теперь он уже посещал Симиона не как больной, а как человек, ему сострадающий, и глубокомысленно спрашивал старика:

— А вы-то как себя чувствуете?

Он даже принес какие-то мнимые лекарства, которые Симион начал украдкой принимать, пока Аглае не выбро­сила их. С глазу на глаз с Симионом Стэникэ заходил еще дальше.

— Как адвокат, я встречал в своей практике столько поразительных случаев, что прекрасно понимаю ваши пе­реживания, — говорил он старику. — Ошибка молодости жены, знаете ли, маленькая неверность, которую благо­родная душа прощает... Рождается ребенок, законный по документам, но отвергаемый отцовским инстинктом... Го­ворю вам, Олимпия ни капли не похожа на вас, даже тем­пераментом... Но в чем моя вина? Перед лицом закона Олимпия ваша дочь, и я обязан соблюдать ее интересы... Для меня такой тесть, как вы, — художник, помогающий мне постичь цель жизни, — большая честь, импульс к работе.